Меня проводили на НП командира полка, который находился неподалеку от переднего края наших войск. Передний край в этом месте проходил в лесном массиве, по краю болота, и, чтобы видеть противника, хотя бы его передний край, надо было лезть на высокое дерево. Поблизости от этого дерева — мощной размашистой сосны — находился небольшой блиндажик моего взвода. Он был вырыт на небольшом бугорке. Глубоко копать нельзя — вода не давала, поэтому в блиндаже можно было только сидеть. Стоять можно было согнувшись. Земляные нары были прикрыты еловым лапником, а вход закрывался солдатской плащ-палаткой. Никакого окна не было. Если надо было что-то делать при свете, то поджигался кусок кабеля, закрепленный под потолком. Кабель нещадно коптил и вонял горелой резиной, но кое-какой свет был. Сверху блиндаж был накрыт жердями и хвойным лапником. Ночью спали вповалку, даже повернуться можно было только с трудом.
Здесь на НП находилось два отделения. Одним отделением командовал сержант Кольченко — призванный из запаса комбайнер из колхоза где-то в Саратовской области. У него верхняя губа была рассечена глубоким шрамом. Несколько месяцев назад он попал в плен к немцам, здесь же, на СЗФ, и рассказывал, как конвоиры отвели группу пленных на несколько сот метров в сторону и во время движения расстреляли. Кольченко пуля попала в затылок, затем, выбив ряд зубов, вышла через верхнюю губу. Потеряв сознание, он упал в кювет, куда упали и остальные расстрелянные. Очнулся ночью. Ему удалось выйти к своим. Вылечившись в госпитале, он был назначен во взвод командиром отделения. Это был обстоятельный мужик где-то около сорока лет. Я был более чем в два раза моложе его, и он мне особенно на первых порах многое подсказывал и помогал.
Вторым отделением командовал сержант, которого все во взводе называли Зиной. Я тоже так его называл, считая, что это его фамилия. Но вскоре, когда мы отмечали Новый, 1943 год, я узнал, что это была кличка. На фронте всем выдавали по 100 граммов водки в день. Не всегда ее доставляли, да и не всегда было время и условия выпить ее, к тому же командир полка распорядился, чтобы тем, кто находился на передовой, выдавать по 150 граммов, за счет тыловиков. К Новому году у нас набралось по фляжке на каждого.
Поздно вечером в блиндаже под свет кабеля соорудили «праздничный стол». Где-то взяли пару ящиков из-под снарядов, накрыли их плащ-палаткой, открыли банки с консервами. Тогда большой популярностью пользовалась американская тушенка, которую солдаты в шутку называли «вторым фронтом».
Собрались в блиндаже все свободные от дежурства на телефонных точках. Всего было четыре-пять человек и я. Я еще, по правде говоря, не пил, только глотнул раза два и сидел слушал солдатские байки. Мои подчиненные после выпивки хвалились друг перед другом о воровских делах. Один рассказывал, как ограбил универмаг, другой — сберкассу и т. д. Сержант Зина слушал, слушал, потом, ударив ложкой о ящик, заявил, что он был атаманом банды на Холодной горе в Харькове. Там есть такой район и сейчас. Я сидел в углу и думал: куда я попал — не взвод, а бандитская малина.
Угомонившись, все улеглись спать, вместе с ними и я, думая, что многое из того, что я слышал, они сочинили. Но в последующем у командира батареи (им был старший лейтенант Корейша) я узнал, что это было правдой. Полк летом получил пополнение, прибывшее арестантским эшелоном из мест заключения. Все они были уголовниками и ни одного политического. Забегая вперед, надо сказать, что воевали они хорошо. Очевидно, их реактивная натура и бандитские привычки находили выход в солдатской вольнице.
Однажды я заметил, что один из солдат прячет от меня лицо, которое было порядком разбито, почернело и опухло. Попытки выяснить, в чем дело, заканчивались заверениями солдата в том, что во время обстрела он упал и ударился лицом. Такое вполне могло произойти. Но, подозревая, что тут что-то не так, я начал допытываться у Зины: «В чем дело?» Он сначала замялся, но потом рассказал, что этот солдат — бывший вор-карманник. Они, бывшие настоящие воры и бандиты, презирали таких. Но дело было не в этом. Он был уличен в воровстве пайки хлеба, за что и был избит.
С продуктами было трудно. Хлеб делили поровну на всех, и кто-либо один, отвернувшись, говорил, какой кусок кому. А так как большинство солдат постоянно были на дежурстве по телефонным точкам или занимались ремонтом телефонной линии, то паек хлеба лежал в блиндаже до их прихода. Вот этот воришка и повадился таскать хлеб. Солдат практически весь день оставался голодным, лишившись пайки хлеба.
Питание на передовой было, как правило, два раза в сутки: утром до рассвета, когда темно и противник не видит, и вечером, когда наступает темнота. Вообще, повседневный быт на фронте был самым примитивным. Весь день идет ожесточенный бой, и только успевай делать свое дело, о котором я расскажу ниже. Вечером обычно бой затихает, надо где-то обсушиться и отдохнуть.