У нас многие считали Кутепова крайне реакционным генералом. Я неделю жил с ним в одной комнате, и мне довелось не раз подолгу беседовать с ним за чашкой чая. Могу засвидетельствовать одно: он был национально мыслящим человеком, и его взгляды, например на крестьянство и аграрный вопрос, отличались здравым смыслом и отнюдь не были реакционными.
Кутепов хотел задержать меня при штабе, но я попросил о назначении в пулеметную роту, в которой еще осталось несколько славян из Сербской добровольческой дивизии.
Священный долг вспомнить здесь павших в Первом походе за русское, за наше общее дело словенцев, хорватов и сербов. В одном только Корниловском полку из южных славян пало двенадцать офицеров, пять вольноопределяющихся и два солдата. Другие сложили голову во Втором походе. Многие боролись в армии адмирала Колчака. Часть из них погибла, часть вернулась на родину.
Единственный раз павшие были помянуты в тихой церкви отдаленной кубанской станицы, где старик-священник по нашей просьбе отслужил по ним панихиду. Из присутствовавших тогда на панихиде сегодня, когда я пишу эти строки, осталось в живых только трое, чтобы рассказать о друзьях, беззаветно любивших Россию и пожертвовавших за нее своей молодой жизнью. Эти люди не искали славы, не прятались в решительное тяжелое время, чтобы потом вылезти из своих темных нор, издеваться над оставшимися в живых и посмеиваться над павшими. Они лежат в бесчисленных могилах в русской степи рядом со своими русскими братьями. Не над каждым был поставлен крест.
Их родина — Югославия — о них так и не вспомнила.
В двадцатых числах мая в Гуляй-Борисовке мы выдержали бой с большевиками и обратили их в бегство. Произошло еще одно важное событие: к нам присоединился Дроздовский отряд, броневик которого подоспел к Новочеркасску на моих глазах, чтобы поддержать восставших казаков. За станцией мы выстроились для встречи с ними. Генерал Алексеев, немного поправившийся, но очень постаревший, вышел им навстречу. Издалека мы видели, как Алексеев и Дроздовский трижды поцеловались и направились к нашим частям. За ними двигалась колонна дроздовцев. Шли они стройно, как роты юнкерского училища, хорошо обмундированные и вооруженные, мимо нас, оборванцев.
Встреча с дроздовцами была сердечной и радостной, а в окончательный восторг привела нас их гаубичная батарея с большим запасом снарядов, которую в конце колонны везли крепкие сытые кони.
У единственного портного станицы Мечетинской образовалась «генеральская» очередь. Первым заказал себе брюки генерал Деникин. Вторым, минуя генералов, полковник Кутепов, ибо ему угрожало оказаться в том виде, в каком на известном изображении восседает казак на бочке.
Второй Кубанский поход
В начале июня 1918 года в степи между Мечетинской и Егорлыцкой заклубились облака пыли. Армия двинулась в поход. Северный Кавказ и Дон стали ареной жесточайших боев. Русская кровь текла ручьями, и на Дону люди говорили, что пшеница на следующий год взойдет красная. Снова повторялись картины Первого похода. Роты в сорок человек гнали батальоны в четыреста, казачьи сотни разбивали полки и брали орудия. Станицы переходили из рук в руки, население бралось за оружие, становясь в ряды враждующих армий, нанося друг другу непоправимые раны. Казаки переболели большевизмом и восстали, пополняя наши ряды и формируя свою армию. Иногородние хуторяне, крепкие крестьяне недолюбливали большевиков и нам помогали. Но большая часть иногородних нас люто ненавидела.
К нам пришли храбрые, способные командиры. Лучшим из них был генерал Врангель. К нам тысячами стекалась молодежь и тысячами гибла. С июня по октябрь 1918 года через Корниловский полк прошло более пятнадцати тысяч человек. В большинстве интеллигентная молодежь.
И среди красных появились храбрые, идейные люди, победы над их партизанами давались нам все труднее. Они тоже гибли тысячами и в боях, и от сыпного тифа, заполняя больными хутора, деревни и станицы. Остатки Красной армии проходили астраханскими степями, где единственным их ориентиром был звон колоколов редких, одиноких церквей. Наша обоюдная ненависть порождала опустошение и смерть.
А уже через несколько лет эти партизаны поняли, что их жестоко обманули, и кричали на собраниях, что «не в ту сторону стреляли», и прислушивались, «не ударит ли где пушка», чтобы взяться за оружие. Но было поздно.