— Игнатий убит!
Поворачиваю коня и пускаю его в карьер, чтобы забрать Игнатия. Вижу подводу, несколько оседланных коней убегают без седоков, а около подводы верховой. Узнаю младшего адъютанта полка. Кричу:
— Капитан, где Франц?
Капитан Р. поднимает винтовку и стреляет в меня. Снова целится и снова стреляет. Расстояние 30–40 шагов. Изо всей силы поворачиваю коня и гоню назад. За спиной раздается третий выстрел. Я настолько ошеломлен, что сначала растерялся. Намереваясь забрать Игнатия, я застегнул кобуру и забросил карабин за плечи, чтобы иметь свободные руки. Через несколько секунд берет верх чувство злобы и мести. Ищу свои пулеметы, чтобы открыть огонь, но они уже отошли. Да и какая польза? Около подводы уже стоит группа неприятельских всадников.
Бывший при Игнатии ординарец рассказал, что пуля из буденовского пулемета попала Игнатию в затылок и вызвала мгновенную смерть. Так окончилась жизнь моего друга Игнатия Игнатьевича Франца родом из Загреба, добровольца сербских войск, добровольца русских войск, первопоходника, семь раз раненного, без правой руки командовавшего полком, честного, храброго, любящего Россию. Ушел из жизни один из хорватов, озаренный великим славянским духом Юрия Крижанича и епископа Штроссмайера. Он боролся и отдал жизнь за свою великую родину, не ограниченную клочком земли вокруг Загреба, а раскинувшуюся от Триглава далеко за Урал…
Лошадь моя шла шагом. Давно не видно всадников и подводы, на которой лежит убитый Игнатий. Наши ушли вперед, их тоже не видно. Из Ростова глухо доносится пушечная стрельба. Окрестность у берегов замерзшего Дона покрылась белым саваном. Снова мы в тех краях, где в 1917 году собирались для спасения России. Без вождей, без веры уходим с русской земли, как французы в 1812-м. Мы тоже, как французы, говорили с русским народом на разных языках; и так же, как они, отступаем… Куда? По-видимому, туда, где говорят по-французски.
А вас, павших, тебя, русская молодежь, лежащая в бесчисленных могилах, кто вас помянет? Пока, кроме нас, — никто. Да и мы не охотники были поминать, хотя только и делали, что поминали. Опять бои. Батайск. Кагальник. Ольгинская. Если потеплеет, удержимся на своих позициях. Донцы дерутся великолепно, под Ольгинской они рубились шашками в пешем строю. Ранен Буденный. Пользы от этого мало, он — фигура декоративная. Красными командуют бывшие царские офицеры.
Мы стали тяжело переносить артиллерийский обстрел: нервы обнажены. Пока они были окутаны верой и духом, их ничто не брало. Теперь же разрыв тяжелого снаряда — как прикосновение к голой ране.
Нас оттянули в Тимашевскую. Ставка хочет, чтобы мы были поближе, так как всем известно, что в Екатеринодаре действует большевицкая подпольная организация, а леса кишат зелеными. Я послал вольноопределяющегося за Зиной в Ессентуки. Через неделю она приехала. Будем вместе переносить тяжести разгрома и отступления. Снова заболели икры и отяжелела голова. Тиф, возвратный. Приступ продолжался семь дней. Следующий будет не так скоро. Успеем выступить и переехать в Екатеринодар. Тиф косит и армию, и население. На Минеральные Воды отходят целые составы с тифозными. О них говорит вся армия. Больных отправляют без присмотра, мертвые остаются по двое суток в вагонах. Хорошо еще, что зима и что вагоны не топятся. Мы видели, как из проходящих эшелонов выгружают мертвых на станции или прямо на линии. В Екатеринодаре говорили, что умерших от тифа бросают в братские могилы и присыпают только снегом. Днем, когда пригреет солнце, некоторые из них оказываются живыми и выползают из могил. Я послал двух офицеров проверить эти страшные слухи. Они оказались правдой. Собираем сведения обо всех творящихся безобразиях, хочу подать докладную записку Главнокомандующему. Все мои офицеры согласны со мною: необходимо что-то предпринимать.
Второй приступ. Опять лежу. Фронт на Дону рухнул, армия отступает. С боями отступает только Добровольческий корпус Кутепова и донцы. Кубанцы сопротивление прекратили. Тыловые учреждения, уже никому не нужные, кишат по-прежнему мародерами и дезертирами.
Наш полк разместили в сырых отвратительных помещениях. Ни город, ни «буржуи» лучших не предлагают. Зина не может достать мне приличной еды: мы, строевые офицеры, буквально нищие. Обеспечены те, кто крал в тылу, брал взятки, спекулировал ворованной мукой, валютой, паспортами, удостоверениями. Среди нас растет возмущение. С бронепоезда на вокзале прислали двух офицеров с посланием: «Пора сместить Деникина и назначить Врангеля!»