Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 1

Еще весьма замечательно, что все журналы, сколько их ни было в течение двадцати пяти лет (исключая «Соревнователя просвещения и благотворения»[129], который издавался литературным обществом, и нынешней «Библиотеки для чтения»[130]), начинали свое поприще, продолжали и кончали его жестокою бранью против моих литературных произведений. Все мои сочинения и издания были всегда разруганы, и ни одно из них до сих пор не разобрано критически, по правилам науки. Нигде еще не представлено доказательств, почему такое-то из моих сочинений дурно, чего я должен избегать и остерегаться. О хорошей стороне – ни помина! Какая бы нелепость ни вышла из печати, господа журналисты всегда утверждают, что все же она лучше, нежели мои сочинения[131]. Вот все существо их критики моих сочинений! Один из новых журналов простер до такой степени свою храбрость, что даже поставил меня ниже известного московского писаки Александра Орлова![132] Вы думаете, что я гневался или гневаюсь на журналы за эти поступки со мною? Уверяю честию – нет! Если б они были посмышленее, то действовали бы иначе. Думая унизить меня, они возвысили, – и сочинения мои, благодаря Бога, разошлись по России в числе многих тысяч экземпляров, многие из них переведены на языки: французский, немецкий, английский, шведский, итальянский, польский и богемский[133], и «Северная пчела» благоденствует!

Но литературная вражда, не пробив стрелами критики моего литературного панциря, принялась за средство, которое дон Базилио советует доктору Бартоло употребить противу графа Альмавивы в опере Россини «Севильский цирюльник». С величайшим наслаждением слушаю я всегда арию «La calumnia»[134]! У меня собран целый том сатир и эпиграмм…

Будь я в сотую долю такой литератор, каким стараются изобразить меня мои благоприятели, то достоин был бы… чего?.. самого ужасного: быть на них похожим. А как не послушать, когда рассказывают о сочинениях человека, который в течение двадцати пяти лет ежедневно припоминает[135] печатно о своем существовании! Ведь не о каждом можно сказать что взбредет на ум, а тут обширное поле для выдумок. А печатные намеки? Ведь без означения имени вы можете что угодно сказать и напечатать о журналисте, историке, романисте, статистике, сельском хозяине, проживающем в Париже или в Китае!!! Напечатав, вы можете сказать в обществе: это Булгарин! «Неужели он таков?» – спросят вас. «Во сто раз хуже!» – и из двадцати человек десять поверят. Худому верится как-то легче, нежели хорошему; а кому какая нужда заглядывать в стеклянный дом, в котором я живу!

129

«Соревнователь просвещения и благотворения» (1818–1825) – печатный орган Вольного общества любителей российской словесности, вел пропаганду либеральных идей. Среди тем, к которым обращались «соревнователи», – национально-историческая, литературно-эстетическая (посвященная проблемам романтизма и национальной самобытности русской литературы) и философская, вызванная потребностью в освоении европейского философского наследия. Булгарин стал членом общества в ноябре 1820 г., в марте 1821 г. был избран его действительным членом (в обществе состояли друзья Булгарина – Н. И. Греч, Ф. И. Глинка, А. А. Бестужев, К. Ф. Рылеев) и активно включился в работу, выступая с докладами и публикуясь в «Соревнователе».

130

В 1822–1823 гг. в Петербурге выходила (с периодичностью 6 кн. в год) «Библиотека для чтения, составленная из повестей, анекдотов и других произведений изящной словесности»; в отличие от нее Булгарин имеет в виду популярный журнал «Библиотека для чтения» (1834–1865), чьи тиражи доходили до 7000 экземпляров, созданный петербургским книгоиздателем А. Ф. Смирдиным и редактируемый известным ученым-востоковедом, профессором Петербургского университета О. И. Сенковским. Журнал носил энциклопедический характер, печатал как лучших авторов своего времени, так и писателей второго ряда, помещал переводы популярных произведений зарубежных писателей, научно-популярные статьи и материалы. Булгарин доверил ему публикацию журнального варианта своих воспоминаний, в этот же период в «Библиотеке» печатался написанный им совместно с Н. А. Полевым роман «Счастье лучше богатырства» (Библиотека для чтения. 1845. Т. 68. Февраль. Отд. I. С. 101–260; Т. 69. Март. Отд. I. С. 9–156; 1847. Т. 80. Февраль. Отд. I. С. 13–108; Т. 81. Март. Отд. I. С. 1–32; Т. 82. Май. Отд. I. С. 73–102).

131

Под нелепостями Булгарин подразумевал не только какие-либо низкопробные поделки, но и произведения, которые в его понимании были лишены правдоподобия. Таковыми он, к примеру, считал гоголевские произведения «Ревизор» и «Мертвые души»: «Самое основание сказки “Мертвые души” – нелепость и небывальщина. Господин Гоголь предполагает, что Чичиков скупает умершие души, находящиеся в ревизских сказках до новой ревизии, или переписи, чтоб заложить их в ломбард. Но это совершенная невозможность <…> основать сказку на том, что Чичиков разъезжает по России для покупки мертвых душ, т. е. одних имен умерших людей, и что есть дураки, которые верят Чичикову, значит записать в дураки всех действующих лиц в сказке», – писал он (Северная пчела. 1855. № 244. 5 нояб.). Противопоставление выходивших сочинений второсортных авторов булгаринским, не в пользу последних, было обычной практикой конкурентов, начиная с А. Ф. Воейкова и Н. А. Полевого. Эту тактику «Московского телеграфа», в котором участвовал Вяземский, подверг критике М. Ф. Орлов. Он писал П. А. Вяземскому 6 июня 1827 г.: «Во-первых, должно совершенно отстать от браней и колких возражений. <…> у вас есть много несправедливостей. Например: вы враги “Северной пчелы”, а приятели “Инвалиду”, не по достоинству сих журналов, но единственно по положению и отношениям вашим с редакторами»; Орлов отмечал как достоинства «Пчелы» ее оперативность и удачные нравоописательные очерки Булгарина, в то время как в издании Воейкова, расхваленном «Телеграфом» в пику Булгарину, «кроме приказов нечего читать» (Литературное наследство. М., 1956. Т. 60. Кн. 1. С. 41). М. П. Погодин скептически относился к похвалам пушкинского круга роману М. Н. Загоскина «Юрий Милославский», считая, что аристократическая партия «нарочно славит Загоскина, чтобы уронить Булгарина»; сам он иначе оценивал роман Булгарина, объясняя заниженную оценку «Димитрия Самозванца» негативным отношением к его автору (Русский архив. 1882. Кн. 3. С. 132, 138). Известно, что Вяземский невысоко оценивал роман М. Н. Загоскина, но не выступал против него в печати из‐за корпоративной солидарности (см. об этом: Альтшуллер М. Г. Эпоха Вальтера Скотта в России. СПб., 1996. С. 93).

132

Сравнение Булгарина с Александром Анфимовичем Орловым, московским поэтом и прозаиком, автором лубочных романов и повестей, основанных на сюжетных линиях романов Булгарина «Иван Выжигин» и «Петр Иванович Выжигин», первым использовал как полемический прием Н. И. Надеждин в анонимной рецензии (Телескоп. 1831. № 9), это же сделал Пушкин в памфлетах «Торжество дружбы, или Оправданный Александр Анфимович Орлов» (Телескоп. 1831. № 13) и «Несколько слов о мизинце г. Булгарина и о прочем» (Там же. 1831. № 15), опубликованных под псевдонимом Феофилакт Косичкин. «Оборотливый» и беспринципный Булгарин противопоставлялся в них простодушному Орлову. Сравнение стало общим местом журнальной полемики 1830‐х гг. О романах Орлова, ориентированных на булгаринские образцы, см.: Федута А. И. «Выжигинский текст» русской литературы как результат со-авторства // Федута А. Письма прошедшего времени: материалы к истории литературы и литературного быта Российской империи. Минск, 2009. С. 151–160. Однако тут Булгарин имеет в виду не «Телескоп», а возобновленные в 1839 г. под редакцией А. А. Краевского «Отечественные записки»: в «Записке о Северной пчеле» от 10 марта 1839 г., поданной в III отделение Гречем и Булгариным, «Отечественные записки» наряду с «Литературными прибавлениями к Русскому инвалиду» охарактеризованы как издания, в которых произведения Булгарин подвергаются «самым оскорбительным нападениям» и «поставляются <…> ниже сочинений известного московского пьяницы Александра Орлова» (см.: Видок Фиглярин: Письма и агентурные записки Ф. В. Булгарина в III отделение. С. 440). Действительно, на страницах «Отечественных записок» (в рецензиях А. Д. Галахова) часто применялись такие сравнения Булгарина с Орловым в пользу последнего, например: «…мы, вовсе не шутя, убеждены, что романы г-на Орлова будут жить долее, нежели сочинения г-на Булгарина; ибо, несмотря на шероховатость слога, у г-на Орлова более неподдельного таланта и истины, чем у его соперника в нравоописательном роде» (Отечественные записки. 1839. № 2. Отд. 6. С. 16–17). Такая позиция журнала вызвала критический отзыв В. Г. Белинского (см. об этом подробнее в комментарии А. И. Рейтблата: Видок Фиглярин. С. 443–444).

133

Ко времени выхода «Воспоминаний» существовали многочисленные переводы произведений Булгарина (публикации в периодике в списке не учтены): Archippe Thaddéevitch ou l’Ermite russe. Paris, 1828; Sämtliche Werke / Übersetzt von A. Oldecop. Leipzig, 1828; Gemälde des Türkenkrieges im Jahre 1828 / Übersetzt von A. Oldekop. Pet., 1828; Sławianie, czyli Oswobodzenie Arkony // Powieści i romanse: z dzieł celnieyszych pisarzów tłumaczone. Wilno, 1828. T. 4; Slované, čili, Osvobození Arkony / Přel. A. Hansgirg // Biblioteka zábawného čtenj. Swazek 5. S. 37–70; Esterka, powieść historyczna / Przeł. przez W. G. Warszawa, 1829; Mon voyage en Russie, extraits du journal d’un voyageur français; Un instituteur, ou Histoire de mon séjour en Russie, par un jeune français; La chute de Veden, nouvelle historique du XVIe siècle; Le Juge électif; L’Entrevue, tableau épisodique; Promenade en Courlande pendant l’été 1829 // Les conteurs russes ou Nouvelles, contes et traditions russes / Trad. par M. Ferry de Pigny et M. J. Haquin. Paris, 1833. Vol. 1. P. 1–298; De onbekende. Gedenkwaardigheden uit het leven van den raad Tschuchin // Rellstab L. Stillevens. Groningen, 1837. P. 253–338; Gretch. Eine biographishe Skizze / Übersetzt von M. Heine. St. Pet., 1838; Příhody francouzského vychowatele v Rusích / Přel. A. Hansgirg, Praha, 1840; Neznámý // Biblioteka zábawného čtenj / Přel. P. M. Veselský // Biblioteka zábawného čtenj. Praha, 1840. Swazek 13. S. 55–148; Russland in historischer, statistischer, geographischer und literarischer Beziehung / Übersetzt von H. v. Brackel. Riga; Leipzig, 1839–1841. Особой популярностью пользовались романы: Ivan Wyjighine, ou Le Gilbias Russe / Trad. par Ferry de Pigny. Paris, 1829. 4 vol.; Jan Wyżygin, romans moralno-satyryczny / Przekl. J. Godziemby Radeckiego. Wilno, 1829; Jan Wyżygin, satyryczno-moralna powieść / Tłόm. S. M[ackiewicz]. Warszawa, 1830; Jan Wyżygin, romans obyczajowy. Warszawa, 1830; Iwan Wuishigin, morał-satyrischer Roman / Übersetzt von A. Oldecop. Petersburg; Leipzig, 1830; Abenteurliche und romantische geschichte des Iwan Wischygin oder der russische Gilbias / Übersetzt von A. Kaiser. Leipzig, 1830; Iwan Wuishigin, eller lifvet och sederna i Russland. Stockholm, 1830–1831; Ivan Vejeeghen, or Life in Russia / Transl. by G. Ross. London; Edinburgh, 1831; Idem. Philadelphia, Carey and Lea, 1832; Giovanni Vixighin, ovvero i costumi russi. Romanzo satirico-morale / volgarizzato da A. Somazzi. Capolago, 1831–1832; Lotgevallen en avonturen van den Russischen Gilblas, Iwan Wyjighine: een vrolijke roman. Leeuwarden, 1831–1832; Iwan Wyžihin: powjdka zábawná a poučná. / Překl. J. M. Bačkora. Praha, 1842; Dymitr Samozwaniec, romans historyczny. Warszawa, 1830; Dymitr Samozwaniec / Przeł. przez K. Korwella. Wilno, 1831. Т. 1; Le faux Demetrius, ou l’imposteur, roman historique / Trad. par Y. Fleury. SPb.; Paris, 1832–1833; Den falske Dmitrij / Fri översättning J. F. Bahr. Stockholm, 1838; Petre Ivanovitch, suite du Gil Blas russe / Trad. par M. Ferry de Pigny. Paris, 1832; Peter Iwanowitch. Russisches Charaktergemälde als Fortsetzung des: «Iwan Wyschighin oder: Der russische Gilblas» / Übertragen von F. N.rk [Nork]. Leipzig, 1834; Peter Iwanowitsch. Een tafereel van Russische karakters en zeden. Leeuwarden, 1834; Piotr Iwanowicz Wyżygin, romans moralno-historyczny XIX wieku / Przełożył A. Prokopowicz. Warszawa, 1830; Idem. Warszawa, 1835; Mazepa, romans historyczny / Przeł. K. Korwell. Warszawa, 1834; Mazeppa, romanzo storico, libera versione dal russo di G. B. Viviani. Milano, 1845. Позднее были изданы переводы «Петра Ивановича Выжигина» (Napoli, 1853), «Мазепы» (Praha, 1854), «Димитрия Самозванца» (Sanok, 1857) и «Воспоминаний» (Iena, 1859). Не удалось найти упомянутые Булгариным (Журнальная всякая всячина. 1857. № 30. 6 февр.) переводы «Ивана Выжигина» на арабский (в Египте) и двух романов на испанский.

134

Ария из оперы Дж. Россини «Севильский цирюльник» (1816), написанной на сюжет одноименной комедии П. Бомарше. Тема знаменитой арии дона Базилио – клевета, или злостная сплетня (дон Базилио рассказывает, как при помощи слухов был дискредитирован граф Альмавива). «Севильский цирюльник» впервые был поставлен на петербургской сцене итальянской оперной труппой в январе 1828 г., о премьере писала булгаринская газета (Первое представление комической оперы «Il barbiere di Seviglia» («Севильский цирюльник»), музыка соч. Россини (17 января) // Северная пчела. 1828. № 12. 28 янв. Без подписи). Анонимный рецензент (об авторстве Булгарина см.: Кулиш А. Театральный рецензент под нумером: По страницам «Северной пчелы» 1828–1829 гг. // Петербургский театральный журнал. 2003. № 32. С. 31) особенно выделил баса Замбелли в роли Базилио, который «характеристическою своею игрою прекрасно представил карикатуру завистника, клеветника и сребролюбца»; в прибавлении к статье, посвященном следующим представлениям оперы, он вновь отметил арию calumnia в исполнении Замбелли (Там же). Позднее он писал, сравнивая Моцарта и Россини: «Россини же, по нашему (не знатокосскому (Так! – Н. А.)) мнению, только в “Севильском цирюльнике” примкнул к Моцарту, и, сказать по совести, близко примкнул к нему», – особенно высоко оценив первый акт оперы как «истинно гениальное, мастерское произведение» (Итальянский театр // Северная пчела. 1831. № 40. 19 февр. Без подп.). После того как итальянская труппа по завершении сезона (1830/1831) покинула столицу, опера уже со следующего сезона вошла в репертуар русской, а с сезона 1834/1835 гг. и немецкой оперных трупп. «Северная пчела» не раз откликалась на эти события в объявлениях и в театральных обзорах. Однако подлинным открытием опера стала для русской публики после прибытия в столицу в октябре 1843 г. знаменитых итальянских певцов Рубини, Виардо и Тамбурини. После четырех спектаклей «Цирюльника» (22, 25, 27 и 29 октября 1843 г.), когда в партии Розины на петербургской сцене дебютировала Полина Виардо, Булгарин, высоко оценивая талант певицы, чье «искусство возвысилось до такой степени, что мы не умеем даже определить его», писал в очередном субботнем фельетоне: «Это любимая наша опера из всех опер XIX века, и мы ни разу не пропустили, когда ее давали у нас на итальянской, на русской и на немецкой сцене. Теперь сознаемся откровенно, что мы вовсе не знали этой оперы и влюблены были в тень, в привидение, в фантом! Вот она, вот настоящая опера “Севильский цирюльник”, как ее понимал Россини!» (Северная пчела. 1843. № 244. 30 окт.).

135

Булгарин использовал глагол «припоминать» (польск. przypominać) в значении «напоминать». Нельзя утверждать, как это делали некоторые исследователи (см., например: Гозенпуд А. А. Из истории литературно-общественной борьбы 20‐х – 30‐х годов XIX века («Борис Годунов» и «Димитрий Самозванец») // Пушкин. Исследования и материалы. Л., 1969. Т. 6. С. 256–257), что это исключительно булгаринская стилистическая особенность, ср. у Ф. Ф. Вигеля, считавшего себя «русаком»: «Вступая в разговоры с монахами, довольно уже немолодыми, я припомнил им об отце моем и нашем семействе…» (Вигель Ф. Ф. Записки. М., 2003. Кн. 2. С. 1039).