Что читал Крылов в первой своей юности? Тогда Ломоносов и Сумароков красовались, как два светила первой величины, на мрачном горизонте русской словесности, и вокруг их сияли, хотя и не столь ярко, Петров, Богданович, Поповский, фон-Визин, Костров, Княжнин, Николев, Майков (В. И.), Аблессимов, Клушин, Плавильщиков[169], Елагин и некоторые другие. По части русской истории известны были Татищев, князь Щербатов и Болтин. В образованном сословии, тогда малочисленном, было сильное стремление к утверждению в России самостоятельной словесности, и государыня[170] не только употребляла к тому все средства, но даже содействовала собственными трудами. Все лучшие чужеземные сочинения по части истории, путешествий, законоведения и даже философии, равно как и произведения возникавшей знаменитой тогда секты энциклопедистов переводились на русский язык и печатались отчасти на казенный счет. В отношении к переводам тогдашняя эпоха была даже выше нынешней. Были и журналы: «Санкт-Петербургский вестник» и «Собеседник любителей российского слова», в котором сама государыня помещала статьи своего сочинения[171]. И так, и с одним русским языком можно было образоваться или, по крайней мере, прозреть на свет, и Крылов с жадностью пользовался всем, что могло послужить к просвещению его ума. Конечно, при таком отрывистом образовании не могло быть ни связи, ни систематического порядка, и Крылов, в первые годы своей образованности, был точно в таком положении, как Россия, когда в ней внезапно отворили настежь все входы для чужеземных людей и нововведений, т. е. голова Крылова уподоблялась тогда степи или пустыне, с несколькими цветущими долинами или оазисами; но в этой пустыне была превосходная почва, на которой каждое брошенное зерно созревало и приносило обильный плод. Скоро ум Крылова почувствовал в себе творческую силу, и чтение возбудило в Крылове охоту к авторству.
В эту эпоху весь образованный мир еще считал Вольтера оракулом в литературе и философии, и если не везде следовали его направлению, то всеми признано было, что орудие, употребленное им к разрушению старинного гражданского порядка в Европе и католицисма, есть орудие самое сильное и действительное. Это орудие составлено было из сатиры и насмешки, и то, чем действовал Вольтер ко вреду человечества, Екатерина Великая употребила для блага людей, для поражения старинных, закоренелых предрассудков в России, для уничтожения невежества и искоренения злоупотреблений и лихоимства в администрации, которые, переходя от татарских баскаков[172] к воеводам, дьякам и подьячим, утвердились в присутственных местах, как чума в Египте. Лучшего средства к истреблению нравственной заразы люди еще не выдумали! Законы везде мудры и воспрещают зло, но они наказывают только открытые и доказанные проступки, а сатира, заглядывая в сердце человека, представляет его пороки в волшебном зеркале на суд и на посмеяние народа. Действием сатиры образуется общее мнение и пробуждаются уснувшие в человеке стыд и совесть, которые страшатся солнечного света. Нет нужды, что личность каждого гражданина ограждена: сатира преследует только порок, не трогая личности, и общее мнение провозглашает имена и предает их насмешке и презрению. Театр и журнал суть два фокуса, или точки, где сосредоточиваются и откуда расходятся лучи общего мнения. Екатерина Великая всеми средствами возбуждала в народе любовь к театру и к чтению периодических изданий, и трудилась сама, с избранными людьми, для театра и журналов. Это направление действовало на все умы, и И. А. Крылов начал свое литературное поприще театром: на шестнадцатом году от рождения написал он, в Твери, комическую оперу «Кофейница». Не знаю, куда девалась эта опера; она никогда не была играна и не напечатана, но рукопись ее еще существовала в 1825 году. Когда я издавал «Русскую Талию», Иван Андреевич сам предложил мне напечатать из нее отрывки или куплеты, и даже самую оперу, по моему благоусмотрению, и предложил отыскать рукопись в его квартире. В бумагах И. А. Крылова не было порядка, и это было почти то же, что искать золота в песчаной степи. Два дня рылся я в кучах разных вещей, между которыми находились кое-какие старинные бумаги, перебрал весь хлам в старом сундуке, хранившемся на чердаке, и не нашел рукописи. «Нечего делать, братец, пропала, так пропала!» – сказал мне И. А. Крылов, с обыкновенною своею беспечностью. «А жаль, – примолвил он, – там было кое-что забавное, и нравы эпохи верны: я списывал с натуры». Н. И. Гнедич знал наизусть несколько куплетов из этой оперы, которые слышал из уст самого Крылова, но сам автор забыл их, а я не мог воспользоваться бессвязными отрывками. И так это первое сочинение Крылова, вероятно, пропало навеки![173] Стишками и остроумными речами Крылов сделался известен в Твери, нашел покровителей, которые перевели его на службу в Петербург и определили тем же канцеляристом в С.П[етер]бургскую казенную палату, в 1785 году[174]. В 1788 перешел он на службу в Кабинет ее императорского величества и, прослужив до 1790 года, марта 11 дня, вышел в отставку и оставался без службы до конца 1801 года. Что делал Крылов в эти девять лет и чем жил? Он помещал статьи в журналах «Почта духов» (1789), «Зритель» (1792) и «С. Петербургском Меркурии» (1793 года)[175], но только журналисты не платили тогда за статьи и не имели постоянных сотрудников на таком основании, как теперь; следовательно, журнальная работа не могла доставлять Крылову доходов. Мы первые[176] ввели этот обычай в России, который ныне дошел уже до злоупотребления. Тогдашние книгопродавцы платили за заказную работу не многим более, сколько ныне платят за переписку рукописей. Писатели почитали за честь помещать свои сочинения в журналах и искали этого с бóльшими усилиями, чем ныне журналисты ищут статей, потому что тогда одна журнальная статья могла доставить известность. Если ныне обвиняют литературу в меркантильности, то в то время ее можно было упрекнуть в совершенной бесценности. Литературный труд не приносил ничего, но как ум и дарование всегда берут свое, даже при самых неблагоприятных обстоятельствах, то нынешнее возмездие за литературные труды и время заменялось тогда покровительством первых лиц в государстве, старавшихся доставлять даровитым и бедным писателям средства к своему содержанию. Крылов в это время занимался главнейше собственным образованием и изучил основательно французский язык, хотя никогда не говорил на нем в обществах, будучи не в силах победить трудностей французского произношения. Некоторые сатирические статьи его, в прозе, помещенные в «С. Петербургском Меркурии», обратили на него внимание читающего сословия и петербургского общества, которое тогда не оказывало хладнокровия к русской словесности, входившей в число занятий самой государыни. Из первых его статей замечательны: «Похвальная речь, как убивать время», будто говоренная кем-то на новый 1793 год; «Похвальная речь Ермалофиду, говоренная (будто бы) в собрании молодых писателей» (напечатанная также в 1793 году)[177]. Эти статьи – сатиры на тогдашние нравы, если б и теперь были повторены, были бы кстати. В первой статье Крылов изображает празднолюбцев, расточающих деньги и убивающих время без пользы для себя и для других, а во второй представлены молодые люди с притязанием на авторство, которые, не сделав ничего порядочного, судят и рядят превратно обо всем, не уважая ни таланта, ни заслуги. Слог этих статей хотя и тяжел, но лучше слога тогдашних профессоров красноречия. Кажется, Иван Андреевич был тогда и влюблен, как можно судить по его стихам: «Утешение Анюте» и «Мое оправдание к Анюте», напечатанным в тогдашних журналах[178]. Не знаем, как сильны были чувства молодого Крылова, но любовные стишки его больно плохи!
171
В петербургских журналах «Санкт-Петербургский вестник» (1778–1781) и «Собеседник любителей российского слова» (1783–1784) печатались лучшие русские писатели того времени: И. Ф. Богданович, Г. Р. Державин, В. В. Капнист, Я. Б. Княжнин, Ю. А. Нелединский-Мелецкий, Д. И. Фонвизин, И. И. Хемницер, М. М. Херасков и др.
172
Баскак (
173
«Кофейница» сохранилась. Впервые была опубликована в: Сборник Отделения русского языка и словесности Академии Наук. 1869. Т. 6. С. 219–272.
174
Это произошло в 1783 г. Крылов служил в Петербургской казенной палате по 1787 г., а потом перешел в Горную экспедицию, где служил по 1788 г.
175
Все названные журналы Крылов издавал в Петербурге («Зритель» совместно с А. И. Клушиным и П. А. Плавильщиковым; «Санкт-Петебургский Меркурий» – с А. И. Клушиным), причем «Почта духов» (выходившая и в 1790 г.) целиком написана им самим.
176
При издании «Северного архива», в 1822 году, а потом, с Н. И. Гречем, при издании «Сына Отечества» и «Северной пчелы». Пример наш должен был побудить и других к тому же.
177
Похвальная речь науке убивать время, говоренная в новый год // С.-Петербургский Меркурий. 1793. Ч. I. С. 32–52; Похвальная речь Ермалафиду, говоренная в собрании молодых писателей // Там же. Ч. II. С. 26–55.
178
Утешение Анюте // С.-Петербургский Меркурий. Ч. II. № 4. С. 56–63; Мое оправдание. К Анюте // Там же. № 6. С. 188–199.