После отставки из Императорской библиотеки и переселения на вольную квартиру, на Васильевский остров, в 1-ю линию, в дом Блинова, И. А. Крылов совершенно изменил свой образ жизни. Он взял к себе в дом воспитанницу свою, с мужем ее[209], которых он облагодетельствовал еще при жизни своей, жил, так сказать, в семействе, почти отстал от света и реже навещал Английский клуб, проводя большую часть времени дома. В эти последние восемь лет[210] он чаще всего видался с Яковом Ивановичем Ростовцовым, которого полюбил душевно и пред кончиною назначил его своим душеприказчиком, отказав все свое состояние, по неимению родственников, своей воспитаннице[211].
Когда же сочинял и писал свои басни И. А. Крылов, при таком образе жизни? – спросят меня. Он сочинял и обдумывал между людьми, в обществе или за обедом, и не сидел долго над бумагою: у него не было ни кабинета, ни даже письменных приборов, а чаще всего он писал на лоскутках. Он писал, когда писалось, т. е. когда идея басни сама лезла в голову и просилась оттуда на свет, как он сказал мне однажды.
И. А. Крылов был вполне добрый и благородный человек, всегда верный своему долгу и чести. Можно смело сказать, пред целым светом, что Крылов никого не обидел и не сделал никому зла. Пройдя все ступени общества, от самой нижней, вытерпев нужду и долгое время находясь в зависимости не только от людских прихотей, но даже недостатков, исследовав, так сказать, анатомически природу человеческую, он был весьма бережлив на откровенность. Он вообще никогда и ничего не порицал явно и громогласно, а отделывался или молчанием или незначащим, двусмысленным ответом, когда требовали его мнения в серьезном деле, где надлежало судить о лицах. По-русски говорил Крылов в полном смысле мастерски, как весьма немногие говорят. Весьма приятно было слушать его в беседе. В приятных прениях о незначительных предметах Крылов всегда одерживал верх, хотя бы даже был и не прав, потому только, что он увлекал слушателей сравнениями, метафорами, всегда блистательными, и анекдотцами, всегда приведенными кстати. У него на всякий случай был анекдотец, и всегда остроумный. Весьма забавно слышать, когда иные бездарные писатели похваляются тем, что Крылов ободрял и хвалил их труды. Эти добрые люди не знали Крылова! Он всегда хвалил плохое, и только тем говорил правду в глаза, кого любил. Чаще всего он спорил с Н. И. Гнедичем и приводил его иногда в отчаяние критикою его перевода «Илиады», а покойного Олина хвалил торжественно! Когда однажды я заметил И. А. Крылову, что, похваливая бездарность, он порождает в ней гордость и самонадеяние, Иван Андреевич отвечал: «Правда – дорогая вещь, не каждый стоит ее!» На этом же основании Крылов был чрезвычайно осторожен в обхождении с людьми[212].
Характеристику басен Крылова представлю я в нескольких словах… Басни Крылова – это современная история в апологах, картина современных нравов в сатирах и верный снимок с сердца человеческого в баснях, принимая басню в тесном ее смысле, т. е. что басня есть приноровление действия зверей, по их природному инстинкту, к делам житейским, для извлечения нравственного поучения. И. А. Крылов не разделял своих рассказов на роды и все облек именем басни, и сатиру, и аполог. Но в литературном отношении между ими большая разница. В сочинениях Крылова, носящих название басен, вы найдете и важные эпизоды из Отечественной войны, и административные наши нравы, и очерк духа наших литературных партий, и всю жизнь человеческую. Все басни, апологи и сатиры собственного своего сочинения Крылов написал по какому-нибудь случаю. Что сильно поразило его, то и отразилось в апологе, сатире или басне. Так писали и так будут писать все моралисты в мире: басни, аполога и сатиры не сочиняют! Правду должно брать с натуры, по русской пословице: «С мира по нитке, голому рубашка». Крылов никогда и никому не рассказывал, по какому случаю написана им какая басня, но когда близкий или приятный ему человек сообщал ему свою догадку, он отрицал таким образом, что отрицание его можно было принять за подтверждение догадки. «Быть может и похоже!» – говорил Крылов. «Случай, и только!» Из разных источников я собрал ключи к тридцати с небольшим его басням[213]. Только от подлинного смысла басни «Голик» Крылов не отпирался[214]. Слог Крылова есть образец русизма, а картины его – русская натура живьем. В защите Крылова, в 1824 году (см. выше), я сказал, что «в баснях Крылова медведь – русский медведь и курица – русская курица»[215]. Над этим смеялись тогда мои противники[216], а после того сами же повторили мои слова! Никто лучше Крылова не знал духа русского языка, всех его тонкостей и оборотов, никто лучше его не умел облагородить русского просторечия, которое он знал в совершенстве, и никто лучше Крылова не соблюдал логического смысла в речах и постепенности рассказа. Но при всем этом Крылов никогда не мог победить механисма письменного языка, и в грамматике русской не мог назваться большим знатоком. И сам Наполеон не мог победить грамматики! Конечно, Крылов никогда не мог сделать таких ошибок, какие ныне выдают нам за правильные формы речи, искажая падежи в склонениях, изменяя произвольно буквы, уничтожая предлоги; Крылов не мог сделать этого потому, что это совершенно противно духу русского языка и главнейшим его стихиям, но Крылов был иногда в разладе с ятями и даже вовсе не употреблял пунктуаций, не зная, как справиться с двоеточием, запятыми и точкою с запятою. Рукописные его басни (у меня есть две) без пунктуации. Другие исправляли для него эту черную работу.
209
Речь идет о дочери Крылова Александре (которую он официально не признавал и называл воспитанницей) и ее муже К. С. Савельеве. О них см.:
211
Крылов завещал все свое состояние не воспитаннице, а ее мужу. См.:
212
Позднее в одном из фельетонов Булгарин привел следующие воспоминания о Крылове: «Знаменитый наш хирург и оператор, заслуженный профессор и академик Илья Васильевич Буяльский, оказал несколько раз пособие нашему великому баснописцу Ивану Андреевичу Крылову, и они более двадцати лет находились в самых дружеских сношениях. И. А. Крылов всегда обедал в семейном кругу И. В. Буяльского, в день его именин, 20 июля; но в 1836 году не мог явиться к обеду, и И. В. Буяльский получил, чрез незнакомого ему человека, пакет, в котором находились следующие стихи:
Когда, чрез несколько дней, И. А. Крылов появился в семействе И. В. Буяльского, все стали приставать к нему, чтоб он сознался, не он ли прислал стихи. Крылов улыбался и отвечал: “
213
Большое число «ключей» было собрано в кн.:
214
По мнению Н. Л. Степанова, басня направлена против критиковавшего «Историю государства Российского» Н. М. Карамзина автора статьи «О свойствах царя Иоанна Васильевича» (Вестник Европы. 1821. № 18), опубликованной анонимно и приписанной читателями редактору журнала М. Т. Каченовскому (см.:
215
Булгарину изменила память, это он сказал не в 1824 г., а 1825‐м, в статье «Письма на Кавказ». Там он писал о баснях Крылова, напечатанных в «Северных цветах»: «Они прекрасны, замысловаты, но… право, не хочется высказать, – по рассказу не могут сравняться с прежними его баснями, в которых с прелестью поэзии соединено что-то русское, национальное. В прежних баснях И. А. Крылова мы видим русскую курицу, русского ворона, медведя, соловья и т. п. Я не могу хорошо изъяснить того, что чувствую при чтении его первых басен, но мне кажется, будто я где-то видал этих зверей и птиц, будто они водятся в моей родительской вотчине» (
216
Имеется в виду П. А. Вяземский, который высмеял этот пассаж в статье «Жуковский. – Пушкин. – О новой пиитике басен» (Московский телеграф. 1825. № 4. С. 352–353).