Он не стал зажигать свет. Бутылка, конечно, стояла там, где он ее оставил. Но выпивка не оказала на него никакого действия. Он чувствовал какую-то странную опустошенность, против которой оказались бессильны и виски, и Кристина.
Дверь спальни открылась, и на пороге гостиной появилась обнаженная Кристина.
— Извини, — сказал Дэниэл. — Я не хотел будить тебя. Но раз уж ты встала, надень ночную рубашку. Холодно.
— Что с тобой, Дэниэл? — не обращая внимания на его слова, спросила Кристина.
— Оденься.
Кристина скрылась за дверью, но вошла в том же виде.
— У тебя нет ночных рубашек, а своих я с собой не взяла.
Дэниэл улыбнулся. Кристина права: у него не было пижамы, обычно он спал в нижнем белье.
— Возьми любую рубашку.
— По-моему, я выгляжу по-идиотски. — Рубашка Дэниэла оказалась для нее слишком длинной.
— Иначе ты простудишься, — Дэниэл допил виски. — Хочешь?
Кристина покачала головой.
— Что с тобой, Дэниэл? Я никогда тебя таким не видела. Это как-то связано с твоей новой работой?
Дэниэл удивленно взглянул на нее.
— Ты и об этом знаешь?
— Конечно.
— Каким образом?
— Лучше спроси, как я узнала твой адрес. В администрации дяди у меня есть доверенные люди.
— А у них откуда такие сведения?
— У них на всех есть досье.
— То есть, твой дядя знает о наших отношениях?
Кристина молча кивнула.
— Что он сказал, когда узнал об этом?
— Сначала он очень сердился, но потом вроде бы успокоился. Не потому, что ты ему понравился, просто, на твоем месте мог оказаться и кто-нибудь похуже. Представь меня в постели с евреем-коммунистом, или негром.
— Видимо, он знает обо мне даже больше наших, — Дэниэл горько усмехнулся.
— Дядя говорил, что, если бы не забастовка, они вообще бы от тебя избавились, но сейчас момент критический и не время раскачивать лодку. Кроме того, многие тебе еще верят.
— Он ошибается. Сегодня вечером я убедился, что люди настроены против меня. Им тоже многое известно, даже то, чем мы с тобой занимаемся. Они считают, что ты — тридцать сребреников, за которые я продал себя Гердлеру.
— Но ведь кто-нибудь тебе верит?
— Надеюсь, Фил Мюррей еще не считает меня предателем. Но ведь он один.
— Мне жаль, что все так получается, — сказала Кристина. — И что ты теперь будешь делать?
— Честно говоря, не знаю. Мюррей хочет, чтобы я пока отлежался, подождал, пока все уляжется. Но я не уверен, что мне это удастся. Я просто не могу сидеть в кабинете и наблюдать, как другие работают.
— Почему бы тебе не поговорить с дядей? Конечно, ты ему не очень нравишься, но за то, что он тебя уважает, я могу поручиться.
— Не могу. Я столько лет отдал рабочим, что сейчас мне слишком тяжело их оставить. К тому же моя работа у него подтвердит все слухи.
— Я люблю тебя, — Кристина подошла ближе. — И мне больно видеть, как ты страдаешь. Я сказала, что буду ждать, когда ты меня позовешь, но я ошиблась. Я слишком люблю тебя, Дэниэл, чтобы ждать. Я хочу быть с тобой.
— Я тоже хочу быть с тобой. — Дэниэл глубоко вздохнул. — Но сейчас это невозможно.
— Что же нам делать?
— Ждать. Ждать, что сделает Мюррей. Может, он сможет все уладить.
— Вдруг ты не сможешь поступить, как он хочет, и должен будешь уйти?
— Все вероятно. Но если я уйду, то возьму тебя с собой, обещаю.
Увидев, что она вот-вот заплачет, Дэниэл обнял ее и поцеловал в щеку.
— Не волнуйся.
— Я не волнуюсь, — ответила она, заглядывая ему в глаза. — Наоборот, радуюсь. Ты ведь любишь меня, правда?
— Не капризничай.
— Хотя бы чуть-чуть? — В голосе Кристины послышались жалобные нотки.
— Не чуть-чуть, — он наклонился, чтобы поцеловать ее в губы. — Я очень люблю тебя.
Дэниэл взглянул на лежавший календарь. Двадцать восьмое мая 1937 года, пятница. Со времени его последнего разговора с Мюрреем прошло две недели. Все эти дни он жил ожиданием обещанного Мюрреем звонка от Макдональда, но Дэйв по-прежнему молчал. Оживление, вызванное предстоящими демонстрациями, росло, сначала он тоже поддался всеобщему воодушевлению, но потом заметил, что никто из работавших в офисе не только не обращался к нему, но даже не упоминал его фамилии. Дэниэл не верил своим глазам. Если бы несколько месяцев назад кто-нибудь сказал ему, что информацию о ходе забастовки он будет черпать из газет, он, наверное, только бы посмеялся.
Оторвавшись от календаря, Дэниэл посмотрел на часы. Была половина шестого. Рабочий день уже кончился, и офис опустел. Вернувшись в кабинет, Дэниэл набрал номер вашингтонской резиденции Мюррея.