— Нет, пусть будет сегодня, — говорю я гораздо более властно, чем мне хотелось бы.
Люк смеется и достает свой мобильный.
— Ладно, давай.
Он набирает номер, записанный на клочке бумаги, и я закусываю ноготь на указательном пальце правой руки, замирая в ожидании, пока он слушает. Я представляю себе один гудок, другой, потом…
Вот глаза Люка чуть расширяются, и он застывает. Но через секунду снова расслабляется. Слегка поморщившись, захлопывает крышку телефона.
— Неправильный номер, — разочарованно говорит он.
— Предложили оставить голосовое сообщение для кого-то другого? — спрашиваю я, поскольку мне нужно точно знать.
— Нет, просто не соединилось. Возможно, твой отец пользовался этим номером во время развода, а потом поменял его.
В тот же миг, словно по сигналу, со стороны кухни доносится приглушенный скрип, и мы с Люком моментально пересаживаемся в кресла-мешки. Мы оба знаем — он своим нормальным умом, а я по записям, — что сейчас его мама войдет без стука, чтобы посмотреть, чем мы тут занимаемся. Абсолютно невинная затея позвонить моему живущему отдельно отцу может показаться подозрительной, если мы будем осуществлять ее, лежа на постели Люка.
Строго говоря, любые затеи, осуществляемые, лежа на постели Люка, заставят миссис Генри возмущенно приподнять брови, а мне сейчас только материнского допроса не хватало!
Люк успевает вовремя включить телевизор, и его мама застает нас за просмотром документального фильма о подледной рыбалке. Она приглашает нас перекусить на кухню, и мы соглашаемся, потому что сейчас все равно ничего нельзя сделать для розыска моего отца.
После начос мы устраиваемся на огромном диване в гостиной и отдаем себя на растерзание двум одинаковым двухлеткам. Из своих записок я знаю, что уже проводила с ними время раньше, поэтому всеми силами стараюсь скрыть изумление при виде двух совершенно идентичных копий. Странно, должно быть, видеть себя в ком-то еще, как в зеркале.
Маленькие сестрички Люка напяливают на себя столько одежды, сколько только может на них налезть, и разыгрывают перед нами пьесу под названием «Мамы и мартышки в зоопарке». Мы устраиваем им бурную овацию, а потом объясняем, что такое бурная овация.
Далее следует обучающая игра под названием «построй плюшевых зверей». Словно маленькие муравьишки, двойняшки-неваляшки ползут к ящику за добычей и возвращаются обратно с охапками плюшевых медвежат, слоников, жирафов и прочей живности. После завершения строительства Великая плюшевая стена тянется от камина до арочного выхода из гостиной. Близнецы проводят пятисекундное совещание, а затем предводительница шайки заявляет о территориальном разделе: левая часть гостиной, включая диван, остается «большим», а правая часть отныне будет только для «принцесс».
Когда Большой Люк спрыгивает с дивана и бросается на половину близняшек, они встречают его визгом, хохотом и весельем. Я тоже не могу удержаться и какое-то время вожусь с ними, хохоча и щекоча то ли Эллу, то ли Мэйделин, кто их разберет?
Вскоре наступает время ужина, и домой приходит отец Люка, с гигантской коробкой в руках и такой же улыбкой, адресованной всем нам. Мистер Генри — красивый мужчина, и я вижу, что Люк во многом похож на него. Я позволяю себе на несколько секунд выпасть из реальности, размышляя, каким будет Люк в возрасте своего отца — хорошо бы, у него была такая же элегантная седина и легкие морщинки.
Когда я снова возвращаюсь в действительность, близняшки с помощью отца уже открывают коробку, и я невольно завидую их близким отношениям. Пересев на диван, я жадно наблюдаю за простыми мгновениями, которые дети, выросшие с отцами, принимают как должное. Крохотная рука лежит на плече отца, когда тот разрезает крышку, кукольное личико сияет, словно в рождественское утро, пока он неторопливо разгребает пенополистироловые шарики, вынимает пенопласт, упаковочный материал и пузырьковую пленку.
В коробке оказывается розовая деревянная лошадка-качалка, готовая немедленно пуститься вскачь в честь грядущего трехлетия близняшек.
Но после того как смолкают восторженные крики и каждая наездница делает по одному кругу по гостиной, настоящий восторг вызывает огромная, как крепость, коробка.
— Это машина! — верещит малышка, которую, кажется, зовут Элла, прямо в лицо Люку, и глазки у нее так сверкают от восторга, что как тут удержаться, чтобы не усадить ее в коробку и не протащить по ковру? Девочка по имени Мэйделин тоже хочет прокатиться, но Элла желает сделать еще один кружок, и теперь в гостиной стоит дикий галдеж: «Моя машина!», «Нет, моя машина!», «А вот и нет, МОЯ!»