Но Ирма-то какова! Пять лет лгала! Мы с Сережей, мой Сережа... А Сережа старше даже ее отца. И старше Ирмы - на тридцать с лишним лет! Занимал солидную должность, и Ирму устроил редактором еще до поступления в вуз.! И в институт направление выхлопотал - любовнице (Вику передернуло - слово-то какое мерзкое, особенно при разнице в тридцать три года), и ее приняли наверняка по блату, без конкурса... И в издательстве она, наверное, была на особом счету, запоздало поняла Вика. Работала, как писательская внучка Аллочка. Но тро-онуть ее не моги-и, - пропела Вика куплет из «Республики ШКИД».
Вечно ей лезет в голову бог знает что! Вот - на Ирму накинулась. А ведь так дружили! Ирма, подружка моя, - с горечью думала Вика. - Как же ты могла жить с человеком, который годился тебе в отцы... Как же ты могла!
Ирма улыбалась ей с фотографии знакомой улыбкой - и молчала. Вике некстати вспомнился анекдот: что может быть страшней фотографии в паспорте? - только ее ксерокопия! К Ирме анекдот отношения не имел: она была красивой даже на ксерокопии. Большие - в пол-лица - глаза, гордо поднятый подбородок, тонкое полудетское лицо, длинные русалочьи волосы... Улыбается - даже в паспорте. А взгляд - жесткий, без улыбки. Как же она не разглядела в ней тогда, в институтские годы, этот трезвый холодный расчет!
В далеком 1970-м году пришла в издательство девятнадцатилетняя девушка - после окончания школы. (Читать-писать умела, арифметику знала, об остальном имела смутное представление, как говорила Ирма). И ее, с четверкой по русскому в школьном аттестате, приняли...младшим редактором! А через два года перевели на должность редактора. (Вика стала редактором лишь после окончания вуза, да и то - не сразу... Ведь у нее не было «покровителя», как у Ирмы, да она и не смогла бы).
Вика представила себе Сережу - Сергея Рудольфовича Косова: 52-летнего лысеющего завреда с выпирающим брюшком и толстыми щеками. И рядом с ним - изящную, как статуэтка, Ирму. Но как она могла - продать себя?! А Ирма продала, и получила все: престижную работу ( на которую можно было ходить через день!), зарплату (на которую можно было жить припеваючи) и всеобщее уважение (все издательство знало, чья она любовница, и тронуть боялись...).
Вика вспомнила, как хвасталась Ирма, приходя на лекции. - «Я ничего не покупаю, ни духов, ни косметики, - мне все это дарят, всем очень нравится, как я редактирую!». Как могла Ирма «редактировать», учась на первом курсе, то есть - не владея стилистикой (стилистика шла у них со второго курса, а редактирование - с третьего!), не зная основ композиционного строения текста и - что греха таить? - не вполне владея грамотой (диктанты за нее писала Вика, она была настоящей подругой и успевала написать оба варианта зачетного, повышенной сложности диктанта).
Вот же тварь продажная! А с виду ангел, - разозлилась Вика. И словно услышала Ирму: «А может, так и надо? Все лучше, чем как ты, неудачница... Докатилась - до собеса!». А может, так и надо жить, подумала Вика. Безудержно, взахлеб - как это делала Ирма, падая и вновь поднимаясь, перешагивая через условности и наплевав на мораль, готовая заплатить за успех любую цену! Чтобы потом, спустя годы, «не было мучительно больно»... Как сейчас ей, Вике.
Вика даже замуж не вышла, хотя могла бы. Но она всегда считала себя человеком долга: сперва надо было окончить институт, потом... Потом она посвятила свою жизнь уходу за мамой. Всю, целиком. А могла бы... Нет, по другому Вика не могла! Она принесла себя в жертву, хотя, в сущности, маме этого не требовалось. Вика вращалась вокруг мамы, как луна вокруг земли, и Викиному мужу тоже пришлось бы - вращаться. А никто не хотел: ведь они не были спутниками, как Вика, они были - планетами. А Ирма... Ирма была кометой! Сорвавшись со своей - теперь уже чужой, затерянной в глубоком космосе орбиты, она неслась сквозь галактики и миры, наслаждаясь стремительным полетом, и звезды запутались в ее черных, как космос, волосах. Ирма была кометой, а разве комету можно догнать?..
Вика прикрыла глаза и вспомнила себя - двадцатилетнюю, когда самое прекрасное в жизни - впереди, когда для веселья не нужна причина, а грустить - лучше вдвоем. Тогда она еще не знала, что будет лежать по ночам без сна и думать о том, что ничего уже не вернуть, ничего не исправить. Она едва доносила голову до подушки - и сваливалась в каменном сне, а просыпаясь утром, улыбалась новому дню, который обещал так много хорошего и всегда выполнял обещания...