Вот так бесславно все и закончилось: не помогли ни уговоры, ни слезы. Даже Зоя Степановна, жена знаменитого тракториста, ничего не смогла сделать. - «Он у меня такой! - с гордостью объяснила она Вике. - Как скажет, так и будет все по его... Ты не реви, я газетки тебе найду, там все про него прописано!»
И Вика взялась за газеты... О том, как она писала свой первый очерк, Вика не рассказывала никому.
Иван Арсеньевич уезжал, когда Вика еще спала, домой возвращался затемно. Сквозь сон Вика слышала, как он расспрашивал жену - о ней, Вике. - Ну, как она тут?
- Да цельный день по деревне бегала, с разговорами приставала ко всем...Мужики говорят, настырная девка-то, прям проходу не дает, все выспросит и в блокнотик свой запишет. Да вопросы-то задает дельные, не в бровь, а в глаз - вопросы-то! Мужики говорят - в корень смотрит девка, а ведь только вчера приехала!
Еще Иван Арсеньевич интересовался, хорошо ли Вика ест, не замерзла ли она, ведь весь день - на морозе, не забыла ли жена положить на печку Викины валенки (валенки были «командировочные», выданные Зоей Степановной). «Как о ребенке заботится!» - улыбалась Вика. А Иван Арсеньевич тихо входил в ее комнатку и заботливо укрывал Вику поверх стеганого одеяла тяжелой меховой дохой. Доха пахла сеном и почему-то парным молоком, которым Зоя Степановна «отпаивала» Вику. И всю ночь ей снились поросшие высокой травой луга в теплом солнечном свете...
Через четыре дня Вика уехала, увозя с собой багаж знаний о том, «как оно - на селе живется и работается». Багаж был приличный, хоть и уместился в небольшом блокноте. О том, сколько всего за эти четыре дня «уместилось» в Викином сердце, она не рассказала никому. На станцию ее отвез Иван Арсеньевич. Зоя Степановна на прощанье расцеловала Вику в обе щеки и сунула ей узелок. - «На вот, пирожков горяченьких на дорожку тебе напекла». И Викино сердце дрогнуло, словно прожила она здесь не четыре дня, а четыре года... Трудно уезжать навсегда от хороших людей, поняла Вика нехитрую истину.
В поезде Вика развязала узелок. Кроме пирожков, в узелке обнаружился шарфик с затейливым орнаментом, связанный из козьего пуха, и такие же варежки. Варежки и шарфик хранятся у Вики до сих пор.
Принимая «работу», главред похвалил ее: «Молодец! Очерк поставим в номер. Стиль хороший, и фактический материал богатый! Пиши, Виктория. Будем печатать». От похвалы главреда у Вики словно выросли за спиной крылья, и хотелось взлететь. Теперь в каждом номере журнала (ну, пусть не в каждом, пусть через один) будет ее, Викин, очерк. На молодого автора обратят внимание читатели. О ней будут говорить: «...Коробову читали? - Здорово пишет! Не просто говорит о проблемах, а предлагает перспективы их решения! Молодец!». - Да это не я, это механизаторы предлагают, - скажет им Вика...
Но время шло, а Викины очерки в журнале так и не появлялись. - Опубликуем, не переживай! - говорил ей главред - Ты давай, пиши... И она писала. Моталась по командировкам, тряслась в разбитых грузовиках по ухабистым проселочным дорогам. Ночевала в сельских клубах, в помещении школы, а однажды - в правлении колхоза, на деревянной скамье. К трудностям Вика не то чтобы привыкла, скорее - притерпелась. И с упоением писала... Ничего, ее время еще придет. Напечатают!...
Напечатали. Все одиннадцать очерков - в одном номере! «В этом номере мы публикуем подборку статей молодого автора В.Коробовой о жизни и проблемах села» - с ужасом прочитала Вика. И далее - петитом (самым мелким, самым трудночитаемым шрифтом, мельче которого не бывает!), наполовину сокращенные (о чем Вику даже не потрудились поставить в известность!) - все ее одиннадцать очерков подряд...Кто же их будет читать? - уныло думала Вика. - Даже если начнут, прочитают один-два и бросят. Это как съесть сразу десять пирожных - вкусно только первые два, а потом в тебя уже не лезет... Отчего же главред этого не понимает?
Вике хотелось плакать. Несколько месяцев работы - в одном номере. Петитом, чтобы сразу читать расхотелось! А она-то мечтала, как в каждом номере будут мелькать ее очерки - яркие, красочные, интересные! Вика потратила столько времени, столько сил, чтобы - были интересными, чтобы хотелось дочитать до конца и ждать с нетерпением следующего...И вот - «гуртом» все одиннадцать, петитом и в сокращении. Вика присмотрелась - и охнула: очерки «порезали» жестоко, оставили «голую» схему. А детали - изъяли. Вырезали все человеческое, живое, доброе из Викиных очерков - словно душу вынули. В них остались одни сухие факты. А жизни - не было!