С рецензией, которая мне стоила недельного труда, я пришел к Гладкову. Прежде чем ее прочесть, он спросил: «Как в «Кузнице», понравилось?» (Сам он на собрании не смог присутствовать.) Я отвечал утвердительно. «Ну, а как Александровский?» — «Очень хорошие стихи читал, только вот как будто сильно с Есениным перекликаются». — «А вы что, об этом в рецензии пишете?» — «Да, пишу». Федор Васильевич взял у меня перепечатанные на машинке странички, сел за стол, начал читать. Мне показалось его чтение медленным. Только выйдя из редакции журнала, я понял, что ошибался. Рецензия на сборник Александровского была одной из первых рецензий, предложенных мной в журнал, я поэтому так волновался, что время для меня замедлило свой ход. Федор Васильевич, закончив чтение, повеселел. «Ничего, так можно, — сказал он и прибавил: — Будет напечатано! А вот теперь вам задание потруднее. Вы Якубовского знаете?» Я ответил, что знаком с его статьями и разделяю его оценки писателей и поэтов «Кузницы». «Вот хорошо, — обрадовался Федор Васильевич, — а стихи его читали?» — «Признаюсь, что нет», — сконфуженно ответил я. В те дни я действительно старался знакомиться с каждым сборником советских поэтов и поэтому пропуск книги Якубовского считал для себя непростительным. «Да его книги, наверное, еще в продаже нет, — сказал, как бы утешая меня, Федор Васильевич. — Называется сборник «Песни крови». Хорошая, но трудная книга. Он давно, с самой юности, стихи пишет, но только считает это, так сказать, второй профессией, даже стесняется их». (Впоследствии я узнал, что в номере «Правды» от 23 апреля 1920 года, посвященном 50‑летию со дня рождения В. И. Ленина, были напечатаны стихотворения трех поэтов — Д. Бедного, И. Филипиченко и Г. Якубовского.) Федор Васильевич взял со стола небольшую книжечку и подал мне. Я принял ее, каюсь, с некоторым опасением.
Рецензия на сборник Якубовского, как говорится, не «вытанцовывалась». Собственно, я ее написал довольно быстро, но мне самому она не нравилась какой-то неопределенностью оценки. Дело было в том, что книга состояла из стихотворений, написанных главным образом в годы военного коммунизма. Она несла на себе явную печать пролеткультовской отвлеченности. Пролетарий и труд в ней писались с большой буквы, об Октябрьской революции говорилось как о «родильном крике». Безусловно, эта книга звучала пройденным этапом в советской поэзии, и не отметить этого было нельзя, хотя я старался выразить это «поделикатнее». Может быть, я так и не отдал бы свою рецензию в журнал, если бы в один из майских дней, когда весна уже незаметно переходит в лето, не произошла памятная встреча. Выходя из Дома Герцена, где в комнатке на третьем этаже разместился аппарат «Кузницы» (один неизменный технический секретарь), я в буквальном смысле наткнулся на Федора Васильевича. Он был не один, вел под руку какого-то человека высокого роста с несколько неверной походкой; они шли не под руку, а Гладков вел его. Поздоровавшись со мной, Федор Васильевич сказал незнакомцу: «Вот ваш критик!» Я назвал себя. Якубовский подал мне влажную руку. Я уже знал, что он болеет туберкулезом, часто температурит и редко выходит из дому. Георгий Васильевич спросил, моя ли это рецензия на сборник Александровского в «Новом мире». Услыхав мое подтверждение, он, покашляв, сказал Гладкову: «У него должно получиться и с моими «Песнями крови». Попрощавшись, они пошли к Дому Герцена, я же вышел на Тверской бульвар, а в глазах все продолжала стоять худая высокая фигура Якубовского с рукой, приложенной к груди во время кашля. После такого разговора я уже не смог уклониться, и через несколько дней моя рецензия лежала на столе Гладкова в «Новом мире», в седьмой книге журнала она была напечатана.
Сейчас я не могу точно вспомнить, были ли внесены в мою рецензию какие-нибудь исправления. Если и были, то, очевидно, самые минимальные, самые необходимые. Что случилось именно так, подтверждает дальнейшая моя работа с Федором Васильевичем Гладковым, пока он был секретарем журнала.
Советские читатели хорошо помнят, как «болел» вопросами литературной критики Гладков, как часто выступал он с проблемными статьями в газетах и «Новом мире». Особенной страстью отличалась его полемика с рапповской критикой в 20‑е годы по поводу лозунга «За живого человека в литературе». Он даже один из своих рассказов — «Кровью сердца» — посвятил такой полемике. Из опыта своей рецензентской работы, из факта публикации моих отзывов на сборники Якубовского, Александровского и Петра Орешина (рецензия на книгу последнего «Соломенная плаха» была опубликована в том же седьмом номере «Нового мира», где печаталась рецензия на сборник Якубовского) я сделал заключение, что как редактор Федор Васильевич не «давит» на автора, не подсказывает ему своих мнений, предоставляя свободу действий. Он требовал одного — убедительной аргументации — и как-то в беседе сказал мне, что за свою оценку рецензент отвечает прежде всего сам. Создав себе такое представление, я решил предложить журналу рецензию на поэму В. Маяковского «Владимир Ильич Ленин», которая только что вышла первым отдельным изданием.