— И во мне горит эта страсть, — закончил Гладков, — и я бы хотел до самой смерти вот так непрерывно украшать землю.
Он часто сетовал, что на дачном участке трудно развернуться. Но все же любил этот крохотный клочок земли и неустанно, с трогательной, какой-то ребяческой радостью работал на нем почти до последних дней.
В день рождения Федора Васильевича (21 июня 1957 года) я приехала к нему на его дачку в Красково.
Белый трехкомнатный домик с небольшой застекленной террасой, где обычно свершался вечерний обряд чаепития. Стол, накрытый белой полотняной скатертью, а на нем маринады и соленья, пироги и пирожки, варенье всех сортов.
Как любил Гладков этот обряд чаепития! Чай он почти всегда заваривал сам и — всегда, если чаевничали «в природе», то есть на терраске его красковской дачи. Он священнодействовал: сначала ополаскивал чайник крутым кипятком, потом несколько секунд держал его с заваркой на открытом огоньке (чуть-чуть, чтобы не закипел, а то потеряет цвет и вкус) и прежде, чем залить кипятком до краев, опускал в чайник кусочек сахара.
Он заставлял меня неоднократно повторять рассказ, как чаевничали у нас в Ярославле, в сосновой роще на высоком берегу Волги: самовар дышит сизым дымком догорающих сосновых шишек, а свежее малиновое варенье с не снятой еще бледно-розовой пенкой пахнет сотовым медом и антоновским яблоком.
— Чай лучше всего пьется в природе, — назидательно говорил он, — а волжская вода была самой вкусной, чистейшей водой.
Природа, природа! Березовые и сосновые леса и рощи, ручейки, озера с волшебным Байкалом, реки с матушкой-Волгой, красавицей Волгой присутствовали в доме Гладковых везде — в большом и в малом, составляя с ними единый, нерушимый мир.
То был добрый русский дом, с русской природой, с веселым обрядом гостеприимства, с милой шуткой, хорошей книгой, душевными разговорами. До сих пор мне грустно, что у калитки красковского садика никогда уже не встретят меня приветливые хозяева.
В тот день Федор Васильевич был особенно доволен своими успехами садовода. Он водил меня аллейками маленького садика, с гордостью показывая цветы и деревья, кусты и кустики, не преминув сказать, что все вырастил собственными руками. Особенно хороши были розы — темно-красные, бархатные, благоухающие. На вопрос, как удалось ему вырастить эти необыкновенные розы, он ответил:
— Вы, конечно, знаете, что в буржуазной науке бытует мнение о якобы убывающем плодородии земли. Но в действительности (это доказано и теорией, и практикой) плодородие земли все возрастает и возрастает. Вот перед вами частный пример: на этом клочочке земли (к тому же еще плохой — здесь песок) мне удалось за короткое время добиться довольно обильного цветения так приглянувшихся вам роз. Да и все остальные цветы, ягодные кусты, деревья год от году улучшаются, хорошеют. Жаль только, пространства у меня мало, а то бы я и не то сделал... Как видите, для пессимизма нет места; пессимизм идет от неуважения к человеку, от недоверия к его будущему.
Да, для пессимизма не было места в его душе. Вопреки всем объективным обстоятельствам, старости, болезням, утратам, он оставался оптимистом. И тут природа была его верным другом, помощником, утешителем.
Он мог бы сказать о себе словами Гёте:
Мир природы Гладков ощущал как свое и неотъемлемое богатство. В мире этом билось сердце друга, нежное и могучее, не знающее усталости в благодеяниях, в доброте своей и щедрости.
Гладков был горячим заступником природы. Недальновидное, небрежное отношение к ней вызывало у него не только гнев и возмущение, но и почти физическую боль. Союзников себе он искал всюду, и, конечно, в литературе тоже. Оттого героя «Русского леса» Леонида Леонова, Ивана Вихрова, энтузиаста, хранителя русских лесов, он называл одним из гуманнейших образов не только советской, но и мировой литературы.
Противоречит ли это глубоко лирическое, тонкое и страстное чувство природы индустриальной теме гладковского творчества — теме труда и рабочего класса? Нет, не противоречит. Гладкову, автору «Цемента» и «Энергии», всегда помогала его нежная, мечтательно-романтическая дружба с природой. Он хорошо знал, что человек, лишенный этого чувства, духовно беден и потому не может быть полноценным строителем нового, социалистического мира. Природа растит мечту, окрыляет, воспитывает эстетически и этически.