Я думаю, что влияние Ленина сыграло решающую роль во всей жизни Максима Горького. «Великий революционный писатель», как под конец его дней его называли в СССР, был по природе слабохарактерным человеком. Вдобавок ему, как большинству русских самоучек, была присуща погоня за «самым передовым», за «самым левым». На своем колеблющемся жизненном пути он в 1907 году в Лондоне встретил очень сильную личность. Ленин возглавлял левое, большевистское крыло самой левой партии, — чего же можно было желать лучше!
Ленин ни в грош не ставил Горького как политического деятеля. Но Максим Горький был для него находкой, быть может, лучшей находкой всей его жизни. Горький был знаменитый писатель, и слава его не могла не отразиться на партии. Он открывал или, по крайней мере, облегчал большевикам доступ в легальные журналы, в издательства. У него были большие связи среди богатых людей, дававших деньги на разные политические дела. Я не хочу сказать, что Ленин сблизился с Горьким только в интересах партии. Из напечатанных писем его к Горькому видно, что он чувствовал к нему и личную симпатию, интересовался его здоровьем{1}, его планами. Однако политические идеи Горького у него ни малейшего интереса не вызывали.
Они порою расходились. Так, они разошлись в 1917 году. Примирение последовало лишь осенью 1918 года: после покушения Доры Каплан Горький счел нужным сделать визит раненому Ленину. Между ними произошло объяснение; вероятно, это был просто разнос со стороны диктатора. Он произвел соответствующее действие.
У меня нет материалов для суждения об их дальнейших взаимоотношениях. Горький был добрый или, по крайней мере, не злой человек, очень падкий на слезы и не отказывавший в помощи людям, которых он не любил. В пору жестокого террора, последовавшего за убийством Урицкого и за покушением на Ленина, он сделал немало добра. И позднее, помирившись с Лениным, окончательно отказавшись от какой бы то ни было самостоятельности в мыслях (не говоря уже об оппозиции), он нередко обращался к Ленину с ходатайством о смягчении участи того или иного «контрреволюционера». Обычно Ленин ему в этих небольших одолжениях не отказывал, если «контрреволюционер» был не очень значителен. Случалось, однако, что распоряжение Ленина «опаздывало»: Чека расстреливала людей до получения соответствующей бумаги. Было ли это саботажем со стороны Чрезвычайной комиссии и, если да, то производился ли саботаж с негласного благословения самого диктатора, — этого мы не знаем и, вероятно, никогда не узнаем.
По-видимому, Ленину очень хотелось, чтобы Горький поскорее уехал за границу. Так оно и вышло. Собственно, покорившись окончательно партии, Горький мог ей пригодиться. Он мог бы, например, быть «президентом республики»: во всяком случае, он был во многих отношениях пригоднее и во всех отношениях декоративнее Калинина. Для общественного мнения Западной Европы и Америки такой президент был бы совсем хорош. Однако Ленин ему подобного поста никогда и не предлагал. Это могло бы объясняться остатками разногласий или воспоминаниями о разногласиях. Но не предложил ему высокой должности и Сталин после того, как Горький вернулся из Италии в СССР, после того, как он в 1929 году окончательно, «на все сто процентов», принял советский строй, включая и личный культ нового диктатора, и массовые расстрелы, и концентрационные лагеря, которые он посещал в качестве благосклонного либерального сановника в сопровождении видных чекистов. То, что Горькому высоких постов все-таки не предложили, свидетельствует, конечно, в его пользу.
1
Так, однажды, узнав, что Горький предполагает лечиться у врача, принадлежавшего к большевистской партии, Ленин ему написал: «Я встревожен сообщением, что вас лечит по новому способу большевик или бывший большевик. Избави вас Бог от товарищей-врачей вообще и от большевиков-врачей в частности».