Что касается нас, новоприбывших, мы не были подходящим объектом для таких экспериментов. Я был еще мальчик, а Белла... Макс с его сверхобычным чутьем ощущал - по ее лицу - недопустимость таких опытов. Пристальный открытый взгляд. Довольно крупный рот, постоянно отмеченный легкой улыбкой усмешкой древней египетской статуи: Таиах или Нефертити. Она нередко краснела от застенчивости, доверчивая, незащищенная... Вообще отношение Макса к Белле было неизменно доброжелательным, бережно дружелюбным.
День рождения Макса - 16 мая - был отпразднован без нас: мы ведь приехали в июне. Смутно помню: рассказывали, что был испечен большущий пирог.
Подарки? Но откуда их взять? И где найти деньги - их купить? Главный подарок - были "Коктебельские сонеты" - от лица "Неизвестного".
Этот "Неизвестный", то есть сам Макс, конечно, прекрасно - во всех подробностях - знал быт всего "обормотника". В этом парадоксальном сочетании строгой формы классического сонета и точнейших бытовых деталей таится особое очарование этой серии. Нередко мы слышим голос одного из участвующих в жизни этого замечательного клана. Чаще всего Макс предоставляет слово Лиле Эфрон и вводит в текст ее темпераментные и несколько наивные реплики.
Я уже приводил сонет под названием "Обед", где Лиля откровенно мечтает о шоколаде. Еще четыре сонета нас вводят в живой быт небольшого кружка, я сказал бы так: друзей Макса.
Утро
Чуть свет, Андрей приносит из деревни
Для кофе хлеб. Потом выходит Пра
И варит молоко, ярясь с утра
И с солнцем становясь к полудню гневней.
Все спят еще, а Макс в одежде древней
Стучится в двери и кричит: "Пора!"
Рассказывает сон сестре сестра,
И тухнет самовар, урча напевней.
Марина спит и видит вздор во сне,
A "Dame de pikue" уж на посту в окне,
Меж тем как наверху мудрец чердачный,
Друг Тобика, предчувствием объят,
Встревоженный, решительный и мрачный,
Исследует открытый в хлебе яд.
ПЛАСТИКА
Пра, Лиля, Макс, Сергей и близнецы
Берут урок пластического танца.
На них глядят два хмурых оборванца,
Андрей, Гаврила, Марья * и жильцы.
Песок и пыль летят во все концы,
Зарделась Вера пламенем румянца,
И бивол ** Макс, принявший вид испанца,
Стяжал в толпе за грацию венцы.
Сергей скептичен. Пра сурова. Лиля,
Природной скромности не пересиля,
- "Ведь я мила?" - допрашивает всех.
И, утомясь показывать примеры,
Теряет Вера шпильки. Общий смех.
Следокопыт же крадет книжку Веры.
* По-видимому, прислуга и работники в доме Волошиных.
** Очевидно, "буйвол" - на коктебельском "жаргоне".
"Следокопыт" - шутливая переделка Максом слова "следопыт", как называл себя один из близнецов. Я хорошо их помню. Однако эта семья держалась особняком. И вскоре мать с обоими сыновьями уехала из Коктебеля.
* * *
Вы уже читали: "Грызет Гайдана Тобка". На волошинской территории бегало много собак. Но только двум разрешался" вход на террасу. Тобик был довольно большой, неприглядный пес, гладкошерстный, чем-то напоминающий фокстерьера-переростка. У настоящих фокстерьеров - поменьше - обычно четкие, коричневые, беспорядочно разбросанные пятна. У Тобика были тоже беспорядочные пятна, но как бы мутно-размытые.
Гайдан - поменьше. Черная мохнатая дворняжка, с рыжими подпалинами.
Тобик был собственным псом несчастного сумасшедшего Миши - племянника Пра.
Говорили, что Миша, всегда озабоченный приготовлением противоядий для мерещившихся ему в еде отрав, сперва испытывает свои инъекции на бедном Тобике.
Гайдан находился под покровительством Марины Цветаевой. Тобик, более сильный пес, быстро выжил бы соперника с террасы, если б Марина не защищала своего подопечного. Впрочем, Марина обожала всех собак и всех кошек.
Макс в "Коктебельских сонетах" предоставил слово обоим псам.
ТОБИК
Я - фокстерьер по роду, но батар *,
Я думаю, во мне есть кровь гасконца.
Я куплен был всего за полчервонца,
Но кто оценит мой собачий жар?
Всю прелесть битв, всю ярость наших свар
Во тьме ночей, при ярком свете солнца
Видал лишь он, глядящий из оконца,
Мой царь, мой бог - колдун чердачных чар.
Я с ним живу еще не больше году,
Я для него кидаюсь смело в воду,
Он худ, он рыж, он властен, он умен,
Его глаза горят во тьме, как радий,
Я горд, когда испытывает он
На мне эффект своих противоядий.
* Батар (франц. "batard") - нечистокровный, помесь.
ГАЙДАН
Я их узнал, гуляя вместе с ними.
Их было много. Я же шел с одной.
Она одна спала в пыли со мной,
И я не знал, какое дать ей имя.
Она похожа лохмами своими
На наших женщин. Ночью под луной
Я выл о ней, кусал матрац сенной
И чуял след ее в табачном дыме.
Я не для всех вполне желанный гость.
Один из псов, когда кидают кость,
Залог любви за пищу принимает.
Мне желтый зрак во мраке Богом дан.
Я тот, кто бдит; я тот, кто в полночь лает,
Я черный бес, а имя мне - Гайдан.
Я не знаю, был ли где-нибудь у нас осуществлен цикл таких шутливых, бытовых сонетов. Думаю, что это - своеобразный опус, не имеющий аналогий. В русской литературе было много смешных и пародийных произведений - вспомним хотя бы Козьму Пруткова. Но не в форме цикла сонетов. ...>
РИСУНОК И ЖИВОПИСЬ ВОЛОШИНА
В ОДИННАДЦАТОМ ГОДУ.
МОИ ПЕРВЫЕ КОКТЕБЕЛЬСКИЕ ЭТЮДЫ
...В 1911 году, летом, а также в 12-м году и в 13-м Макс рисовал только с натуры и только гуашью. ...> У него был прекрасный французский альбом широкий, с тонированной, чуть шероховатой бумагой, чрезвычайно удобный для работы гуашью. Почти каждый разворот был особого цвета, скорее - оттенка: большинство листов были кремовые, серо-охристые, серебристо-серые. Отдельные развороты были почти белые, другие - наоборот, коричневые, некоторые из них даже черно-коричневые. Такие темные страницы требовали работы светлой краской, при помощи примеси белил.
Этим летом Макс только начал работать в этом альбоме. Я помню первые этюды. Кажется, в первый раз Макс взял меня с собой, и мы пошли в сторону Сюрю-Кая, к ее отрогам. Там пробивался источник - из подножия одной из скал. Немного ниже была запруда, и ручей разливался небольшим озерцом, где отражались и ветви, и скалы, и небо.
Я помню, как точно и безошибочно начертал Макс "проволочный" контур фрагмента пейзажа. Используя контурную схему, Макс начал работать гуашью. Я заметил, что он утеплял все цвета, сохраняя соотношения светотени и необходимые градации тона. Часа через полтора этюд (если только такую творческую работу можно именовать "этюдом") был закончен. При всей реальности передачи, общий вид листа был сильно отклонен в сторону сиены золотистой.
Какой размер был у альбома? Конечно, трудно определить по памяти. Предполагаю, ориентировочно, 24X38 сантиметров или около этого.
Сохранился ли этот альбом? За этот год он был заполнен только на четверть... Макс использовал только, помнится, страниц семь. Некоторые этюды были выполнены на полном развороте, то есть сразу и на левой и на правой стороне.
Макс знал наизусть все окрестные мотивы. Уходя работать в горы, он заранее обдумывал, какой именно элемент киммерийского пейзажа будет ему нужен, решая заранее, в каком общем тоне, в каком перспективном уклоне будет выполнен лист. В зависимости от творческого замысла он помещал в складную палитру больше тех красок, на которых будет основано общее цветовое решение. ...>
Если он предполагал, что будет рисовать, глядя в сторону моря, он нередко заранее, дома вычерчивал линию горизонта. В зависимости от высоты расположения этой линии на листе заранее предполагалась не только общая композиция, но и перспективный угол, под которым будет зафиксирована часть пейзажа.
При этом меня удивляло, что Макс часто отступал от строгой горизонтальной линии, придавая горизонту форму мениска, в середине - более высокую и постепенно снижающуюся на обе стороны. Я просил у него объяснения такого приема, но его теоретические обоснования не казались мне вполне понятными, а все - в конце концов - сводилось к тому, что он именно так ощущает правильность изображения горизонта, особенно в случаях, когда этюд располагался широко, на обе стороны раскрытого альбома. Надо сказать, что позже, в акварельных пейзажах, Макс уже не прибегал к этому приему.