Воспоминания Минченкова интересны еще и тем, что, говоря о Товариществе, он останавливается не только на прославленных больших мастерах (Репин, Суриков, Поленов, Левитан и др.), по-новому, по-своему их освещая, но и рассказывает (часто впервые в литературе, и притом с такими подробностями, каких больше нигде не найдешь) о фигурах гораздо меньшего масштаба, сыгравших, однако же, свою, пусть скромную, роль в искусстве, — таковы, например, очерки о А. Н. Шильдере, А. М. Корине, И. П. Богданове и ряде других. «Даже самые бесцветные художники, — восхищался К. И. Чуковский, — здесь изображены с незабываемой яркостью». Отметим, что для большинства из них написанное Минченковым — до сих пор единственное, что есть в литературе.
Мемуаристу удалось, таким образом, нарисовать как бы групповой портрет этого единственного в своем роде коллектива художников-единомышленников, показать все разнообразие составлявших его индивидуальностей.
А кроме главных действующих лиц страницы книги населены десятками эпизодических персонажей, образующих живой, подвижный, многолико мелькающий фон: здесь и безымянные посетители выставок, и корифеи русской культуры — Лев Толстой, Иван Павлов, Павел Третьяков, — и высокопоставленные персоны, и простые люди из народа, вроде того «представителя от рабочей организации», который пришел приветствовать и поблагодарить передвижников в сороковую годовщину Товарищества. И, наконец, в главе «Меценаты искусства и коллекционеры», где большинство страниц написано с иронией, подчас переходящей в негодование, читатель находит целую портретную галерею тех, от кого зависело материальное благополучие, а порой и самое существование художников, — начиная с невежественно меценатствовавшего царя и кончая жуликом Г., превратившим произведения искусства в предмет спекуляции.
В результате из всего того существенного и второстепенного, типического и случайного, о чем ведет рассказ автор книги, складывается содержательнейшая, необыкновенно выпуклая, динамичная картина большого, исторически важного отрезка русской художественной жизни. Немного в нашем распоряжении есть мемуаров из области отечественного искусства, которые бы обладали таким широким охватом событий и людей.
Правда, давая труду Минченкова самую лестную оценку, необходимо одновременно сопроводить ее некоторыми оговорками.
Разумеется, невозможно требовать от мемуариста, чтобы он осветил все стороны жизни Товарищества, затронул все вопросы, какие нас теперь интересуют. Подобную задачу он себе не ставил, да она была бы и вне его возможностей: это дело специальных исследований. Речь идет о другом.
С одной стороны, Минченков писал свою книгу много лет спустя, пожилым человеком, когда ошибки памяти естественны и неизбежны; кое-что забылось или перепуталось — факты и даты, им сообщаемые, то и дело нуждаются в проверке и уточнении.
С другой стороны, и это важно подчеркнуть, не со всеми характеристиками и оценками, какие он дает художникам и их творчеству, можем мы согласиться, отчетливо видны нам и ошибки в интерпретации им ряда исторических явлений[6].
Бесспорно, сказать о В. М. Максимове, что он «не затронул глубоких крестьянских запросов», что «его картины рисуют скорее внешний быт крестьянской среды», — значит, допустить изрядную долю несправедливости по отношению к суровому правдолюбцу, умевшему проницательно видеть и темные, и светлые стороны, и глубинные противоречия жизненного уклада пореформенного крестьянства, каким мы знаем Максимова по его лучшим полотнам. Полагать, что среди произведений Г. Г. Мясоедова большая долговечность суждена тем, в которых он пытался выразить лирико-поэтическое содержание, нежели другим, воплотившим гражданственные и демократические идеалы, которые-де «со временем покажутся несовременными и выдохнутся», — значило ошибиться в прогнозах. Конечно же, нам ясно и то, что великое творчество И. Е. Репина нельзя ставить в прямую связь с народнической идеологией. Нам жаль, что на страницах книги не зазвучал громкий голос В. В. Стасова и ни разу не появился он сам, верный друг и спутник передвижников, пылкий глашатай их идей, — хотя, насколько можно судить, Минченков не мог не соприкасаться с ним так или иначе. Жаль также, что Минченков, вполне закономерно посвятив немало горьких строк ущербным явлениям, сопровождавшим закат Товарищества, не уделил места отражению принципиально иных явлений, которые зарождались в лоне передвижничества и знаменовали собою, как мы теперь считаем, вступление искусства критического реализма в качественно новый исторический этап — этап движения к социалистическому реализму. Эти явления, замечаемые нами, в частности, в творчестве Н. А. Касаткина, С. В. Иванова, Л. В. Попова, остались вне поля зрения мемуариста. Впрочем, справедливости ради следует отметить, что к их надлежащему пониманию и наша искусствоведческая наука пришла не одно десятилетие спустя.
6
Обстоятельный разбор «Воспоминаний о передвижниках» под этим углом зрения содержит рецензия: