И. Н. Крамской. Портрет Г. Г. Мясоедова. 1872
Режим в Академии был жестковат. Ректор и профессора держали себя «олимпийцами». В то время ректором был Бруни[14], автор «Медного змия». К нему студенты приносили свои эскизы прямо на квартиру, чтобы не беспокоить его, заставляя выходить в мастерскую. Ставили работы на пол и с трепетом ожидали суда. Однажды произошел казус с одним вновь поступившим в Академию поляком. Вместе с другими он вошел впервые в гостиную ректора, поставил свою работу и галантно протянул руку ректору. «Это не требуется», — важно произнесла ректорская персона.
Академию Мясоедов, видимо, окончил хорошо, так как жил и работал потом в Италии, вероятно, как стипендиат Академии[15]. За границей русские художники-стипендиаты чувствовали себя привольно.
Из воспоминаний Мясоедова об Италии видно, что и он проводил там время не хуже других русских пенсионеров Академии.
Новые тенденции в искусстве, главным образом в литературе, привели вернувшегося из Италии Мясоедова с академического русла в Артель, организованную Крамским, где для живописи уже был намечен новый путь — с отражением литературных тем.
В картинах Мясоедова чувствуется его гражданственность, отражение современности с определенной окраской народничества, пропитавшего все передовые слои общества.
Таковы его «Чтение манифеста», «Земство обедает», «Самосожжение»[16]. В них отразился Мясоедов — шестидесятник, выполнявший заказ на современные литературные темы; но в Третьяковской галерее есть и другая его вещь, без всякой предвзятой тенденции, — вечерний пейзаж: рожь, на вечернем небе край уходящей тучи. По меже бредет одинокая фигура нищего[17]. Картина полна глубоко пережитого искреннего чувства; в ней поэзия, и ее все помнят. Она подкупает и заражает зрителя мирным, общечеловеческим чувством. По этой картине можно судить, что Мясоедов был не только думающим публицистом, но и молодым, глубоко чувствующим художником.
Думается, что тенденциозные идеи, которые проповедовал Мясоедов, станут несовременными и выдохнутся; то, чему учил Мясоедов-гражданин, отойдет в прошлое, но то, что пропел Мясоедов — художник-поэт, останется навсегда неотъемлемой частью души человеческой, как нечто вечное.
Мясоедов любил музыку, разбирался в ней и сам играл на скрипке или, участвуя в квартете товарищей-передвижников, — на альте. Любимыми композиторами его были классики: Гайдн, Моцарт, Бетховен, Глинка[18].
Где бы ни жил Мясоедов — всюду пристраивался к музыкальному кружку. В музыке он находил отдых и забвение от своих дум, от наступавшего разлада с жизнью.
«Мажор меня не трогает, в большинстве пустота, — говорил Мясоедов, — живу, лишь когда слышу правдивый минор, отвечающий всей нашей жизни».
В обществе Мясоедов был остроумным, находчивым, интересным, но в то же время едким в крайней своей откровенности, а часто озлобленным. В глаза говорил непозволительные по житейским правилам вещи. И надо было знать и понимать его, чтобы не чувствовать себя оскорбленным при некоторых разговорах с ним.
«Все мы лжем и обманываем друг друга во всех мелочах нашей жизни, и когда я говорю правду, то, что чувствую, на меня сердятся, обижаются», — говорил Мясоедов. Презирал он так называемое высшее общество, царский двор и особенно президента Академии художеств князя Владимира[19], которого называл жандармом.
Однажды выставку осматривала академическая комиссия, в составе которой был старый художник Боткин[20]. После разговора с последним Мясоедов спрашивает меня:
14
15
Г. Г. Мясоедов окончил Академию художеств с большой золотой медалью за картину «Бегство Григория Отрепьева из корчмы на литовской границе» (1862, Всесоюзный музей А. С. Пушкина) и был направлен пенсионером Академии художеств за границу.
16
17
Речь идет о картине «Дорога во ржи» (1881) или, как ее называет Минченков, «Вечер», находящейся в ГТГ.
18
19
20