Был на одной из выставок портрет Менделеева работы Репина. Портрет хороший. Осмотрели его Серов и Остроухов, но не оставили сразу для галереи. Пришел Цветков и сейчас же внес задаток, чтобы портрет считался за ним. По обыкновению, побарабанил по портрету пальцами со словами:
— Хорош, что и говорить! Собственность!
Приезжают потом снова Серов и Остроухов и видят, что портрет приобретен Цветковым, просят его через меня уступить портрет для Третьяковской галереи. Иван Евмениевич сидит, откинувшись на стуле, выпучив живот, на котором блестит толстая золотая цепочка с ключом от часов, и, пыхтя, пускает дым от сигары.
— Это что же? Илья Непутевый надумал, чтоб я ему уступил портрет? — и лицо его принимает выражение, как будто кругом все протухло и отвратительно пахнет. — Комиссия, изволите ли видеть! Нюхала и пронюхала такой портрет! А теперь — уступите! Нет, батенька, в свою галерею пригодится, а комиссия — вот-с! — и показал кукиш.
Это было на первый день праздника пасхи. Довольный, что перехватил у Остроухова портрет, Цветков отправляется к художнику-передвижнику С. Д. Милорадовичу как бы с визитом и похвастать своим приобретением. Через несколько часов снова возвращается на выставку.
Спрашиваю, как поживает Милорадович.
— Да я его не видел, — отвечает Цветков.
— Где же вы были?
— А я не знаю и сам, где.
И рассказывает такую историю. Приезжает он на квартиру Милорадовича. Звонит, ему открывает дверь прислуга. Он раздевается и идет в столовую. Там, как полагается в этот день, стол с закусками и куличами. Семьи Милорадовича он хорошо не знал, все же, поздоровавшись с хозяйкой и детьми, которые сидели за столом, он без церемоний сел к ним и потребовал хозяина. Ему говорят, что хозяин уехал и скоро вернется. Цветков сердится: «Как же так, говорил, что непременно дома будет, а сам уехал? Небось, дрыхнет после завтрака, будите-ка его!» Хозяйка видит, что это свой человек для ее мужа, угощает его закуской и просит остаться на обед, к которому муж должен непременно вернуться. Цветков остается и на обед. Пообедали, а хозяина все нет. Тогда Цветков встает и своим вечно недовольным голосом говорит: «Передайте Сергею Дмитриевичу, что я на него очень сердит, — не мог он обождать меня дома». — «О каком Сергее Дмитриевиче вы говорите?» — удивленно спрашивает его хозяйка. Цветков еще более сердится: «А что же вы забыли, как мужа вашего, Сергея Дмитриевича Милорадовича, звать?» А хозяйка так даже руками всплеснула: «Так вы, значит, Милорадовича ждали? А он уже год как отсюда переехал на квартиру в Училище живописи». — «Вот так фрукт, — говорит Цветков. — У кого же я обедал?» Ему объяснили, что здесь живет акцизный чиновник, фамилию которого Цветков не хотел даже запомнить.
Как ни интересовался Иван Евмениевич искусством, какое бы внимание не уделял художникам, биографиям и мелочам их жизни — все же художник поддержки от него не мог ожидать никакой, особенно из молодых, хотя бы и талантливый. Он признавал только установившееся в его время направление в искусстве и ничего нового предугадать не мог. К молодым силам относился полупрезрительно и не церемонился по отношению к ним в выражениях.
Один раз задумал он купить картину у молодого талантливого художника, но предложил страшно низкую цену, на которую тот не согласился.
Цветков на это говорил другим:
— Небось, как жрать нечего будет, отдаст и за эти деньги.
Да, тяжеловат был меценат искусства Иван Евмениевич Цветков — «Изволите ли видеть».
Типичным коллекционером из мелкого купечества был Воробьев, торговавший обувью. Он не обладал большим капиталом, но из любви к живописи тратил на нее все свои прибыли. Только откроется выставка — он уже там. Озираясь, точно из боязни быть пойманным на каком-то неблаговидном деле, он перебегал от одной вещи к другой, справлялся о ценах и тяжело вздыхал, когда картина была ему не под силу. Выбирал другую и сиял от радости, если покупка нравящейся ему картины удавалась.
Аккуратнейшим образом расплачивался за свои приобретения и сам приезжал за ними в день закрытия выставки. Привозил с собой простыню, веревки, все тщательно упаковывал и увозил, как святыню. Он не имел своего дома, но все комнаты его квартиры были увешаны картинами. Придя домой, он усаживался перед ними и (по его выражению) беседовал с ними. Очевидно, искусство давало ему сильные переживания. Это был настоящий эстет. Получая от искусства здоровую пищу, он не предавался обычным затеям людей его среды. Жаловался на своего компаньона по торговле: