Выбрать главу

И. Е. Репин. Портрет Н. Н. Дубовского. 1884

Первая моя встреча с Дубовским произошла в 1898 году, когда я, вернувшись из путешествия по России с параллельной выставкой[32], должен был отправиться с отчетом к Дубовскому как члену Правления Товарищества.

Жил он тогда на Екатерининском канале и занимал большую мастерскую и несколько малых комнат. Одна из них была приемным кабинетом, увешанным по стенам картинами и обставленным хорошей мебелью: кожаные диван и кресла, круглый стол с альбомами и вазами, в которых были цветы с тонким ароматом.

Здесь и принял меня Дубовской, с которым пришлось беседовать довольно долго.

Первое впечатление от Дубовского у меня было чрезвычайно сложное. Он был большого роста, с умным и деловитым выражением лица; высокий лоб его как бы напрягался мыслью. Речь Николай Никанорович вел четкую, деловую. Но в то же время, затрагивая отвлеченные вопросы искусства, он отрывался от реальной действительности и, переходя в область философии, погружался в особый, потусторонний, идеальный мир.

Мне невольно подумалось: это не москвич-художник, не московская простота, в которой мне приходилось вращаться; Дубовской — питерец, рангом выше москвичей, и с ним надо быть осторожным, чтобы не наговорить лишнего и не показаться смешным.

Но разговор Николай Никанорович вел в чрезвычайно деликатной форме, вызывая к себе уважение и симпатию.

Параллельная выставка, с которой мне пришлось путешествовать, была послана по малым губернским городам исключительно в целях пропаганды искусства без всяких расчетов на материальные выгоды. Она не могла оправдать расходов по своему передвижению, и Товарищество несло убытки.

Когда я указал на это Дубовскому, он ответил:

«Вы говорите о материальном. Да, мы это предвидели и с этим считаемся. Конечно, мы, художники, — люди, и должны есть и пить, чтобы жить и работать по искусству, а для этого необходимы для нас и деньги с выставок; но мы не забываем и главного, для чего мы живем и для чего существует искусство. И разве не важно то, что в своей главной, конечной цели мы приобрели там, в глуши, людей, с нами ведущих беседу, нас понимающих и разделяющих наши радости. Для этого, право, стоит уделить часть из того, что мы получаем от нашего общего заработка. Мы, передвижники, так на это смотрим и просим вас не огорчаться материальным неуспехом, а радоваться нашей победе».

В дальнейшей нашей беседе об искусстве, в которую мы незаметно втянулись, у Дубовского появились особо тонкие и сложные мысли, которые я еще недопонимал или он неясно для меня их формулировал.

Вечером, возвращаясь от Дубовского по пустынной набережной канала, я долго раздумывал о новом знакомстве, о новом типе художника. Дубовской представлялся мне разумным, деловым, прекрасным человеком и в то же время каким-то абстрактным. Последнее определение хотя и показалось мне несуразным, но я оставил его для себя в своей памяти.

И впоследствии мне казалось, что в натуре Дубовского было реальное и человеческое, что связывало его с жизнью, чем он от нее питался в своем творчестве, и было нечто другое, не совсем ясное для меня, — его идеализм, скорее романтизм, отход от прозы жизни, стремление перешагнуть грань реального и уйти в особый мир отвлеченной мысли и мечты, которые не увязывались с действительностью. Тогда он замыкался в себе, становился, как я его назвал, абстрактным и непонятным, скрытным для многих, которые пробовали подойти к его многогранной и тонкой натуре со своей простой меркой.

Он обладал сильной волей и упорно шел к намеченной цели.

Еще мальчиком, учась в военной школе[33], он вставал с постели на два часа раньше других, чтобы тайком заниматься своим любимым делом — рисованием. Его увлечение искусством заставило директора школы посоветовать его отцу послать сына учиться живописи. Семнадцатилетний Дубовской был отправлен в Петербург, где поступил в Академию художеств. Учителем его был профессор по пейзажной живописи М. К. Клодт[34]. В Академии Дубовской пробыл четыре года и получил четыре серебряные медали. Еще будучи учеником, он выставлял картины в классе учеников Академии и в Обществе поощрения художеств[35].

В 1881 году он оставил Академию, учителем его становится одна природа. В 1884 году Дубовской показывает свою картину «Зима»[36] на передвижной выставке.

вернуться

32

ТПХВ, стремясь укрепить демократические идеи в широких массах и напомнить зрителям отдаленных от столиц районов произведения, экспонировавшиеся на предыдущих выставках, организовывало, наряду с очередными ежегодными выставками, так называемые параллельные, состоявшие из непроданных картин членов ТПХВ. Так, известны параллельные выставки 1888–1889, 1892, 1899–1900, 1900 гг., посетившие Вильно, Витебск, Казань, Самару, Пензу, Тамбов, Козлов, Воронеж, Чернигов, Ярославль, Тулу, Курск, Минск, Прагу.

вернуться

33

Дубовской десяти лет был отдан во Владимирскую военную гимназию в Киеве. По совету учителя рисования Пышкина он, не окончив гимназию, поступил в Академию художеств в Петербурге.

вернуться

34

Клодт фон Юргенсбург Михаил Константинович (1832–1902) — живописец. Член-учредитель ТПХВ. Участвовал на выставках до 1879 г., когда подал заявление о выходе с правом экспонирования. Причиной была статья Клодта «Беглые заметки» под псевдонимом Любитель (Молва, 1879, 25 апреля), в которой он дал отрицательную характеристику пейзажной живописи передвижников, и в частности А. И. Куинджи. Это вызвало возмущение членов ТПХВ. После выхода Клодт экспонировался лишь в 1897 г. на юбилейной XXV выставке.

вернуться

35

Общество поощрения художеств (ОПХ, до 1882 г. — Общество поощрения художников) основано в Петербурге в 1821 г. некоторыми меценатами с целью содействовать распространению искусства в России и оказывать помощь художникам. Общество организовывало выставки, лотереи и конкурсы, приобретало художественные произведения и субсидировало пенсионерские поездки учеников Академии художеств за границу. Эти же цели преследовали Рисовальная школа для вольноприходящих, где одно время (1863–1868) преподавал И. Н. Крамской, и Музей прикладного искусства, существовавшие при Обществе.

вернуться

36

Картина Н. Н. Дубовского «Зима» (1884) находится в ГТГ, «Ранняя весна» (1886) — в Государственном музее изобразительных искусств Туркменской ССР, Ашхабад.