Но беда была в том, что в своих жанровых картинах Дубовской выступал с проповедью без вооружения со стороны формы и техники. Рисунка в его жанрах не было, да и не могло быть, так как Дубовской не изучал человека; не было в живописи яркости. Колорит был совершенно неопределенный, общий, краски ложились неряшливо, рвано, без всякой техники.
Хотя Дубовской и сознавал свои недочеты, но не мог отказаться от жанра. И близким ему людям приходилось мириться с его благонамеренным грехом. А Репин так даже как будто подстрекал Дубовского к этому, хвалил: «Браво, браво, Николай Никанорович! Вы скоро совсем забьете нас своими жанрами». И не договорил до конца, а если бы и договорил до самой справедливости, то и тогда, пожалуй, не удержал бы Николая Никаноровича от жанра, от передачи передвижнического чувства, которое переживал художник при виде жестокой действительности.
В 1898 году Дубовской получил звание академика живописи, в 1900 избран в действительные члены Академии, в 1908 — в Совет Академии и в 1911 году стал, после смерти Киселева, профессором пейзажной живописи.
На этот раз Дубовской принял избрание и переехал в академическую квартиру, большую и удобную, с отдельной мастерской в верхнем этаже.
В Академии он добросовестно и аккуратно вел свою педагогическую работу. Однако школы Дубовской не создал; по характеру своей натуры и дарования он не мог научить учеников своему восприятию природы, а техники у него самого определенной не было, да он ей и не придавал значения.
Он был руководителем в понимании искусства, его задач, умел давать своим ученикам зарядку для их деятельности. Следил за общим художественным развитием учеников, поддерживал их в минуты сомнений и упадка духа. Имеется ряд воспоминаний его учеников, где Николай Никанорович обрисован в этом смысле с самой лучшей стороны.
При поездке по Кавказу Дубовской пленился девственной красотой его природы и много раз ездил на лето на Черноморское побережье, но надо признать, что оно мало дало ему в искусстве. Кавказские пейзажи были у него довольно холодными, он казался случайным, рассудочным наблюдателем красот природы, без тесного слияния с ней, как в прежних, лучших своих работах, хотя горные пейзажи в смысле верности колорита и передачи воздуха удавались ему хорошо.
В то время не было еще побережной дороги от Сочи, и поездка на кавказское побережье сопряжена была с большими неудобствами, и жизнь там была далеко не безопасна.
Иногда Дубовской возил с собой на лето и нескольких своих учеников. Все расходы по поездке и содержанию их на даче он брал на себя.
Одна из страниц кавказского бытописания развернулась и в Петербурге. Был ясный весенний солнечный день. В академической квартире Дубовских светло, просторно, свежо. На длинном столе стоят вазы с прекрасными цветами. Что значит такая роскошь? Спрашиваю, не случилось ли у них какое событие, для которого потребовалось такое количество цветов. Оказалось, что цветы связаны с одним обстоятельством из жизни Дубовского на Черноморском побережье.
Николай Никанорович был наделен известной долей мнительности, подозревал у себя болезни, которых в действительности не было. Постоянно следил за своей температурой, опасался простуды и всего, что, по его мнению, могло дурно повлиять на его здоровье. Всюду возил с собой даже аптечку с необходимыми лекарствами. Свою мнительность он всегда скрывал от большинства знакомых. И вот на Кавказе произошло такое событие. Отправился он с двумя компаньонами пешком по шоссе из Адлера в Красную поляну. В конце пути вдруг на путников обрушился ливень. Дубовской промок насквозь и озяб. Ясное дело, что теперь он схватит по меньшей мере воспаление легких, так как негде даже согреться, обсушиться. Только вдруг недалеко от дороги путники видят дачу, идут туда и узнают, что в ней живет не кто иной, как доктор из Петербурга. Обрадованный и удивленный Дубовской обращается к доктору за помощью и спрашивает, сколько еще остается прожить ему на этом свете после такого холодного душа. А доктор только смеется, не дает никаких лекарств, а предложил лишь свое сухое белье на смену, оставил путников переночевать у себя, накормил их и напоил их горячим чаем. Он успокоил Дубовского тем, что в горах воздух чист от микробов, а одного охлаждения тела опасаться не следует.
Утром Николай Никанорович проснулся, исследовал себя всячески и не нашел никаких дурных последствий. Хотел было заплатить доктору за визит, но тот категорически отказался от гонорара.
И вот теперь Дубовской в знак признательности посылает эти цветы своему спасителю-доктору, живущему обыкновенно зимой в Петербурге.