Весь вечер прошел под знаком глубокого раздумья и больших переживаний.
Своим чередом шли выставки. В годы империалистической войны они являлись в большинстве просто художественным базаром, на который сносили вещи для продажи. Дубовской, как и все, ставил на выставки много вещей, не выделявшихся из общего уровня. Произведений большого значения не было. Гнетущее время не давало пищи для творчества. Все жили ожиданиями будущего, предчувствием приближающейся развязки, так как настоящее никого не удовлетворяло.
Февральская революция и наступившая сейчас же переоценка многих ценностей коснулась и творчества художественных объединений, как и самой Академии художеств. В старые мехи вливалось новое, еще не перебродившее вино, и мехи не могли выдержать его напора. Зашатались толстые стены Академии, и некому было их поддержать.
Все это приводило Дубовского к глубокому раздумью, создавало для него трагедию.
Неужели то, чем он жил до последней минуты, чем жили столпы передвижничества, создавшие великие памятники искусства, рушилось, оказалось несостоятельным, ненужным? Для его веры наступило испытание. И, несмотря на все, Дубовской остается верным передвижничеству.
Уезжая в Москву весной 1917 года, я слушал на прощальном обеде у Дубовского его последние речи[54].
Он говорил: «Прошло время, и история решает нашу судьбу. Надо считаться с фактами. И если говорить о передвижничестве, то его, старого, ярко выражающего свою идеологию, как знаете сами, давно уже почти нет. Теперь рухнули последние его остатки. В великом огне революции должно сгореть все наше пришедшее в ветхость строение, и Академия, и все другие общества. Но дальше что? Может ли умереть великая идея, объединявшая так долго все передовое художественное общество и давшая такие результаты?
Да нет же, нет! Поверьте: то здоровое начало, которое жило в передвижничестве, умереть не может. Оно возродится, оно нужно будет пробудившимся массам, и эта правда жизни, реализм, идейность — все понадобится новому обществу.
Возможно, что по изменившимся условиям не будет уже существовать наше Товарищество, оно распылится, но его идея возродится в огромной массе художников, молодых и сильных. И заметьте: нас будут некоторые поносить всячески, с пренебрежением произносить наше имя, но, не замечая того, в новых формах, новом реализме будут проповедовать то, что составляло честную сущность передвижничества: его жизненную правду и служение народу. Разве мы своим искусством не раскрепощали людское чувство, не вели к свободе духа и завоеванию человеческих прав? Без этого искусство наше было бы праздной забавой и им не стоило бы заниматься.
Перед живучестью нашей идеи все остальное, даже существование нашего Товарищества, является уже делом второстепенным.
На этом нам надо остановиться и этим утешаться».
В марте 1918 года, после кратковременного выезда из Москвы, возвратясь вечером домой, я нашел на своем столе два письма: одно от Николая Никаноровича, другое от его родных.
В своем письме Дубовской оставался по-прежнему верным себе и горел своими заветными мыслями; в другом я прочитал о скоропостижной кончине его от паралича сердца 28 февраля 1918 года.
Н. Н. Дубовской. «Притихло». 1890
Н. Н. Дубовской. Родина. 1905
Н. Н. Дубовской. Вечер в полях. 1910
Н. Н. Дубовской. Вечер в селе после дождя. 1906
Маковский Владимир Егорович
Маковских было три брата: Николай, Константин и Владимир[55]. Николай рано умер, оставив очень мало работ; Константин, один из учредителей Товарищества передвижников, вскоре вышел из Товарищества и выставлял свои картины сперва отдельно, а в конце своей деятельности в Обществе петербургских художников[56]. В истории передвижников Константин не играл почти никакой роли. Владимир же был ярким представителем передвижничества, одним из столпов его; он оставался в Товариществе до самой своей смерти, совпавшей с концом передвижничества.
С ним у меня были частые встречи, и первые впечатления от него остались для меня верными на всю жизнь.
В дни моей юности, при страшном желании учиться живописи, мне долго не удавалось поступить в Московское училище живописи[57]. Знакомые художники говорили, что я хорошо подготовлен, а пойду на экзамен — и проваливаюсь.
54
Вот как передал Я. Д. Минченков свои впечатления от встречи с Н. Н. Дубовским: «Поныне я не могу собрать мелочей жизни, рисующих его с этой стороны. Он живет в моей памяти как хранитель определенной идеи, одухотворявшей горсточку людей из мира искусства, именовавшихся передвижниками. Светоч этой идеи отвлекает от моего взора обыденщину, я ее мало замечаю, стараясь уловить то, чем жил этот человек и чем жило с ним Товарищество. От этого Дубовской и казался мне каким-то „абстрактным“».
55
У В. Е. Маковского было два брата и сестра: Николай Егорович (1842–1886) — живописец, один из членов-учредителей Товарищества. Экспонент передвижных выставок с 1875 по 1886 г. (с 1878 г. — член ТПХВ). Константин Егорович (1839–1915) — живописец. Был членом С.-Петербургской артели художников, одним из членов-учредителей ТПХВ. Экспонент передвижных выставок с 1874 по 1897 г. (с 1879 г. — член ТПХВ). Александра Егоровна (1837–1915) — живописец. Экспонент передвижных выставок с 1878 по 1892 г.
56
57