Выбрать главу

Павел Александрович вскипел: «Во-первых, в прошлом году он мог прислать лучшие вещи, а во-вторых, и этого не было, так как общий характер его работ и тогда был для меня отрицательным».

Оппонент настаивал на своем.

Павел Александрович оскорбленно вскричал: «Так я, значит, говорю неправду, и вы уверенно говорите это мне в лицо?» Потребовал прошлогодний баллотировочный список, который, к счастью, сохранился, и из него все увидели, что и в прошлом году он не давал голоса. Оппоненту пришлось извиниться.

Для дел, которым Брюллов придавал значение, которыми он интересовался, у него была твердая память, а в мелочах, в том, в чем он не видел существенного и что не было для него дорого, он был забывчивым, рассеянным.

Ну, что такое опоздать там, где от этого никакого урона не будет, или не сделать того, что, в сущности, и цены никакой не имеет? Для него ценно только значительное, то, что удовлетворяет его важные запросы. Остальное все — мелкая формальность.

Раз у Лемоха собралась ревизионная комиссия для проверки кассы Товарищества. Ждали Брюллова, которого взялся доставить вовремя живший в одном с ним доме Волков.

Ждем долго, их нет. Наконец, являются. Волков трясется, ругается, машет руками. Потом смеется.

— Это все он: нет, как вам понравится? Благодарю покорно! Спросите у него, как все было.

А Брюллов вытирает платком с усов намерзшие сосульки, целуется с товарищами и извиняется:

— Ну да, вот действительно, вышло как-то так!!

А вышло так же, как в Вене. Едут они с Волковым в санях мимо одного дома. Брюллов посмотрел на освещенные окна и вспомнил:

— Подожди, — говорит, — Ефим Ефимович, я обещал, кажется, сегодня здесь быть, так зайду и скажу, что не смогу, еду по делу.

— Ладно, — соглашается Волков, — только поскорее, холодно.

Брюллов ушел, и нет его. Проходят минуты, полчаса, Волков мерзнет в санях и наконец решает искать его. Но где, в какой квартире? Их в доме много; звонил в одну, другую, третью — нигде нет Брюллова, и только на самом верху ответили, что он здесь.

Волков входит в гостиную и застает там спокойно сидящего за шахматным столом Павла Александровича с сигарой во рту.

Увидав Волкова, он схватился за голову:

— Ну да, да! Ехали — Волков… ревизионная комиссия! А тут вот посмотри — шах королеве наклевывается.

Рассказывая об этом, Волков спрашивает у Брюллова:

— Павел Александрович, ну скажи, милочка, что мне с тобой делать?

Но что с ним можно было сделать, когда он в случаях, связанных с искусством, не обращал внимания даже на присутствие самодержавного царя. За день до открытия передвижную выставку посетил Николай II. До его приезда, по обыкновению, помещение выставки осмотрели два здоровенных агента из охранки и шустрая дама с ридикюлем оттуда же. Обошел зал и градоначальник.

У подъезда «гороховые пальто» изображали народ и кричали «ура», когда было надо.

На выставку допускались только члены Товарищества.

Князь Владимир указывал царю картины, на которые следовало обратить внимание.

Перед ними царь задерживался на несколько секунд и безучастно шел дальше. На этот раз он остановился перед одной большой картиной и неожиданно спросил: «Кто писал?»

Картина была нового экспонента. Сопровождавшие царя и князь Владимир не знали его фамилии и обратились к Брюллову.

Тот тоже не знал автора и, подойдя к картине, нагнулся, чтобы прочитать подпись, да так в этой позе и застыл. Потом медленно подымает голову, водит глазами по картине, начинает ее гладить руками, тихонько повторяя: «Ну да, да, это так… конечно, лессировка».

Царь ждал, ждал ответа и, не дождавшись, с недовольной миной ушел в боковую галарею.

Лемох дергает Брюллова за фалды фрака: «Павел Александрович, что с тобой?»

А Брюллов, начав читать подпись на картине, не разобрал ее и, заинтересовавшись живописью, стал рассматривать и изучать фактуру, а о царе и позабыл.

Апофеозом рассеянности Брюллова был случай, которому можно было поверить лишь из слов самого потерпевшего — художника Лемана[105].

Этого товарища-передвижника мы до девяностых годов совсем не видали. Его знали лишь старики-передвижники. Он все время жил в Париже и только присылал к нам на выставку незначительные вещи.

Лемох рассказывал о нем так: в 60-х годах Леман отправился в Париж учиться фотографии и прославился там как отличный ретушер. Он был приглашен даже ко двору и давал уроки фотографии самой императрице Евгении[106].

В 1871 году он жил вместе с французскими художниками, которые уходили на баррикады и давали ему поручение приготовить обед. Тогда рады были куску собачьего мяса или даже крысы. Охотой и приготовлением из них кушанья и занимался Леман.

вернуться

105

Леман Юрий Яковлевич (1834–1901) — живописец. Жил большей частью в Париже. Экспонент передвижных выставок с 1879 г. (с 1881 г. — член ТПХВ).

вернуться

106

Императрица Евгения (1826–?) — дочь испанского графа Мануэля Фернандо де Монтихо, герцога Пенерада, жена Наполеона III.