Не забрасывал он и собственного творчества, работая главным образом в пейзаже и бытовом жанре; с 1905 по 1918 год экспонировал свои произведения на передвижных выставках, в 1913 году был принят в члены Товарищества. Успехи его оставались, однако же, более чем умеренными. Рецензенты выставок его обычно не замечали, а в тех редких случаях, когда произносили по его адресу какие-то слова, похваливая или поругивая, то делали это небрежно, мимоходом, не персонально, а в общем перечне похваливаемых или поругиваемых. Впрочем, насколько можно судить, особой несправедливости в этом не было: он действительно не выделялся среди третьестепенных своих коллег.
Ради понимания дальнейшего, к сказанному нелишне добавить несколько слов относительно, как говорим мы сейчас, общественного лица будущего автора «Воспоминаний о передвижниках», попытаться представить себе, в той мере, в какой это возможно, направление его мыслей и настроений. Кое-что на этот счет можно понять из книги, которая — без всяких специальных усилий со стороны самого мемуариста — дает достаточно убедительную автохарактеристику: с ее страниц встает образ человека стойких, изначально демократических убеждений. Показательны, например, те места книги, где в глубоко сочувственных тонах говорится о борьбе московского пролетариата в период первой русской революции. О многом свидетельствует тот факт, что Минченков не задумался поставить свою подпись под известным воззванием-резолюцией художников, поднявших во время событий 1905 года голос против бесчинства царских властей, в защиту демократических свобод. «Можем ли мы, художники, — провозглашалось в резолюции, — оставаться в настоящее время безучастными свидетелями всего, происходящего вокруг нас, игнорируя трагическую картину действительности и замыкаясь от жизни лишь в технических задачах искусства, единственной области, свободной от репрессий, цензурного усмотрения? Мы присоединяем наш горячий голос к общему хору нашей искренней и мужественной интеллигенции, видящей мирный исход из гибельного современного положения только в немедленном и полном обновлении нашего государственного строя путем призыва к законодательной и административной работе свободно выбранных представителей от всего народа. Осуществление же этой задачи возможно лишь при полной свободе совести, слова и печати, свободе союзов и собраний и неприкосновенности личности». Участие в этой акции выглядело довольно рискованным: «был слух, что подписавшим резолюцию будет предложено поехать наслаждаться природой в отдаленнейшие губернии России. Но подписали все».
Естественно, что в 1917 году Минченков оказался в числе тех художников, которые сознавали закономерность и историческую правоту великого переворота. Даже если в их искусстве — речь идет о кризисной поре позднего передвижничества — иссякал уже прежний гражданственный пыл, и «когда разразилась революция, в опустевшем выставочном зале передвижников висели картины, чуждые тому, что происходило на улице и чем жило общество в эти дни», — они были «рады перевороту как выходу из тупика, в который зашла русская жизнь».
В биографии будущего мемуариста революция прочертила резкую грань. Силою обстоятельств жизнь оборвала свое размеренное течение, круто свернула в новое русло.
Уехав с семьей из Москвы в родные места, на Дон, Минченков угодил здесь в самый водоворот гражданской войны. Проскитавшись по Дону и Северному Кавказу, переболев всеми тифами, в 1920 году очутился в Майкопе. Тут на протяжении нескольких лет он состоял «профессором на кафедре искусствоведения» в Институте народного образования, заведовал художественными отделами в РОСТа и Майкопском политпросвете, руководил самодеятельной изостудией. За работы студийцев, показанные на местной художественной выставке (где участвовал и он сам), получил благодарность от Майкопского исполкома.
В 1922 году Минченков перебрался в станицу Каменскую (впоследствии Каменск-Шахтинский Ростовской области). Надо сказать, что личная судьба его вообще сложилась не очень счастливо. Художественные способности явно не получили должного развития — до революции этому мешала административная деятельность, необходимость постоянного заработка, которого художественный труд не мог бы обеспечить, в более поздние годы им было уже не расцвести. Утомленный болезнями и жизненными невзгодами, Минченков обосновался в маленьком городке, отдаленном от центров культурной жизни, лишенном широкой профессиональной среды. И все же, несмотря на то, что его неоднократно и настойчиво звали друзья, старые передвижники, ставшие видными деятелями советского искусства, — В. И. Бакшеев, Н. А. Касаткин, В. К. Бялыницкий-Бируля, — Минченков не переселился в столицу, найдя и здесь, в глубокой тогда провинции, применение своим силам, достойное всяческого уважения.