и о том, говорить ли мне о них Катерине и Миките или не говорить? Микита был раз с
отцом в Одессе и там, конечно, видел эти столбы: как же я ему буду говорить о них, когда я
их вовсе не видал? Катерину можно б одурить... нет, я и ей не скажу ничего; и, подумавши
еще недолго о железных столбах, я заснул...»
Воспоминание это относится, вероятно, к 5 — 6-летнему возрасту Шевченка. Странно
только, что он не говорит здесь ничего о своей матери, которая в ту пору была еще жива.
До смерти матери Шевченко, живя под ее крылышком, не знал горя. Но со смертью ее
(1823 г.) для него начался ряд тех житейских невзгод, которые преследовали поэта до самой
могилы.
По смерти жены у Шевченка-отца осталось пятеро детей: Никита, Катерина, Тарас,
Ирина и Осип. Последнему было года полтора. В крестьянском быту вдовцу с таким
семейством жить трудно; необходима женщина, которая бы и по хозяйству пораласьи за /23/
детьми присмотрела. Поэтому очень естественно, что скоро по смерти матери в семью
Шевченков вошла мачеха. По народным понятиям, образ мачехи постоянно соединяется с
чем-то недобрым, эгоистическим; не добро внесла мачеха и в хату Шевченков...
У мачехи были дети от первого брака, и от них-то маленькие Шевченки терпели
особенно много горя; больше всех доставалось неуступчивому Тарасу, постоянно с ними
ссорившемуся. «Кто видел хоть издали мачеху, — говорит сам Тарас Григорьевич в том же
рассказе «Княгиня», — и так называемых сведенных детей, тот, значит, видел ад в самом
отвратительном его торжестве. Не проходило часа без слез и драки между ними, детьми, и
не проходило часа без ссоры и брани между отцом и мачехой. Мачеха особенно ненавидела
меня, вероятно, за то, что я часто тузил ее тщедушного Степанка...» Ссоры эти со стороны
Тараса вскоре превратились в ненависть, и вот по какому случаю: один из сведенных
братьев украл у своего постояльца-солдата три злотых; тот огляделся и стал их искать.
Мачеха изъявила подозрение на пасынка — Тараса; этот божился в своей невинности, но
мачеха стояла на своем: «Гроші украв Тарас». Последний продолжал отнекиваться; тогда
ему связали руки и ноги и розгами, щедро посыпавшимися из рук его дяди, думали
вынудить признание... От боли Шевченко принял преступление на себя, но когда его
развязали и спросили, куда же он девал украденные деньги, маленький мученик отвечал, что
он закопал их там-то в саду; когда ему приказали указать место определеннее, Шевченко
снова отперся, и пытка снова началась... Но ничего больше не добились, и бедный пасынок
брошен был чуть не замертво. Между тем, солдата удовлетворить было необходимо, для
чего и продали юбкупокойной матери. Настоящий вор открылся уже гораздо позже.
Случай этот нельзя не признать уважительной причиной той ненависти, которую Тарас
Григорьевич питал к своим сведенным братьям, а отчасти и к дяде, нелюбовь к которому
сохранил он до смерти.
Вскоре за этим событием Тарас Григорьевич был отдан отцом к мещанину Губскому на
выучку. Грамота ему далась: букварь Шевченко выучил очень скоро; только Губский никак
не мог справиться с своим учеником, чтоб унять его от проказ. Шевченко то и дело уходил
от своего учителя и всегда, бывало, напроказничает при этом. Отец тоже напрасно старался
унять его... и умирая (1825 г.) высказал, между прочим, замечательное пророчество насчет
будущности сына: «Синові Тарасу із мого хозяйства нічого не треба; він не буде абияким
чоловіком: з його буде або щось дуже добре, або велике ледащо; для його моє наслідство
22
або нічого не буде значить, або нічого не поможе».Слова эти очень знаменательны, чтоб
видеть в них одну случайность; жаль только, что память родных Тараса Григорьевича не
сохранила данных, которые привели отца к такому заключению.
После смерти отца Шевченко отдан был в школу к сельскому дьяку Бугорскому, где
выучил часослов и псалтырь. Потом перешел он к священнику Нестеровскому, у которого
выучился писать, и затем почему-то снова возвратился к Бугорскому. Вероятно, об этом
наставнике вспоминает Шевченко и в «Письме» своем к редактору «Народного чтения» и в
рассказе «Княгиня». /24/
У Бугорского, как и Губского, Шевченко, по преданию, учился хорошо, но учитель никак
не мог помириться с его непосидчивостью, чему впрочем и сам бывал причиною по своей
непомерной с ним строгости. Тарас очень часто бросал школу и обыкновенно в это время
скитался по разным пустырям. Любимым убежищем его в таких случаях был сад
односелянина Шевченков — Жениха.Здесь, в калиновом кустарнике, беглый школяр
устроил себе уютное убежище от школьной розги: очистив площадку и высыпав ее песком,
он сложил себе из дерну нечто вроде постели и уединялся сюда, когда становилось ему не
под силу терпеть школьные муки *. В этом убежище Шевченко оставался иногда по
нескольку дней при помощи своих сестер, которые снабжали его в таких случаях съестным
и вообще покрывали проказы брата, чтоб избавить его от лишних пинков дьяка и мачехи **.
Как проводил время Шевченко у Жениха в калине, об этом сохранилось у него
воспоминание в «Послании к А. О. Козачковскому»:
Давно те діялось. Ще в школі,
Таки в учителя-дяка,
Гарненько вкраду п’ятака —
Бо я було трохи не голе
Таке убоге — та й куплю
Паперу аркуш. I зроблю
Маленьку книжечку. — Хрестами
І візерунками з квітками
Кругом листочки обведу
Та й списую Сковороду
Або Три царіє; со дари ***.
Та сам собі у бур’яні,
Щоб не почув хто, не побачив,
Виспівую та плачу...
В это же время Шевченко перестал стричься, стал носить волосы в кружок, как у
больших;сам сшил себе шапку вроде конфедератки и всеми этими «странностями» обращал
на себя внимание не только товарищей своих, но и старших...
Подобными же странностями, вероятно, вызвал Шевченко у отца и тот предсмертный
приговор его, который сообщен выше.
* Ирина Григорьевна, рассказывая нам об этом, прибавила: «Натерпівся-таки Тарас у тій школі, товкли
його там, як його гамана; часом не витерпе та що скаже, то все йому єсть...»
** К сестрам Тарас Григорьевич питал особенную любовь: они были его единственнымидрузьями
детства; с товарищами своими Шевченко, по преданию, не любил водиться и ни к одному из них не
привязывался, как бывает у детей; даже с братьями-детьми он был довольно холоден. Вся его детская
привязанность сосредоточивалась на сестрах. Старшая из них, Катерина Григорьевна, была нянькою
поэта и заменяла ему, насколько могла, умершую мать. Она умерла в первую холеру (1830). Самые
нежные отношения к меньшей сестре, Ирине Григорьевне, Шевченко сохранил до самой смерти.
Приезжая на родину, он обыкновенно останавливался у нее и при этом любил беседовать с ней, как он ее
выкупит, как она с детьми будут вольными,как он устроит ее жизнь. Особенно много на этот мотив
23
говорил Шевченко в последний свой приезд на родину, в 1859 г.; но смерть не дала ему исполнить
задушевных его желаний.
*** Вирша, сочинение киевских бурсаков, которую они распевали на рождественских праздниках. /25/
Никита Григорьевич, старший брат поэта, попробовал было приучать его к хозяйству, но
все попытки были напрасны: Тарасу Григорьевичу скоро наскучали эти занятия, и он, не
задумываясь, бросал волов в поле и уходил бродить на свободе.
Так прошло детство Тараса Григорьевича. Мы видим, что маленький Шевченко со
многим не мирился в окружавшей его среде и заметно выделялся из круга своих