Т. 3. — С. 175).
Но со смертью ее...— Мать Шевченко Катерина Акимовна умерла 20 августа 1823 года, на сороковом
году жизни.
По смерти жены у Шевченка-отца осталось пятеро детей: Никита, Катерина, Тарас, Ирина и Осип.
— Не упомянута здесь дочь Мария (род. в 1819 г., в трехлетнем возрасте ослепла от трахомы, умерла
около 1846 г.), Никита — старший брат Шевченко (род. в 1811 г.), Катерина — старшая сестра (род. в 1804
г., вышла замуж в соседнее село Зеленую Дубраву за крепостного А. Красицкого), Иосиф — младший
брат (род. в 1821 г.).
...в семью Шевченков вошла мачеха.— 7 октября 1823 года Г. И. Шевченко женился во второй раз на
вдове Оксане Антоновне Терещенко (род. в 1786 г.) и перевез ее с тремя ее детьми из с. Моринцы к себе в
Кирилловку. В 1825 году, после смерти Г. И. Шевченко, О. А. Терещенко вернулась в Моринцы. /469/
...розгами, щедро посыпавшимися из рук его дяди...— Дядя поэта — Шевченко Павел Иванович (род. в
1797 г.), после смерти Г. И. Шевченко стал опекуном его детей. Сестра поэта Ирина характеризовала его
М. Чалому как «большого палачищу». После смерти отца Тарас некоторое время жил у него.
...был отдан отцом к мещанину Губскому на выучку.— Речь идет о первом учителе Шевченко Василии
Ивановиче Губском, который вместе с братом Максимом получил вольную, стал мещанином. Губские
были добрыми знакомыми отца и деда Шевченко. Когда в 1834 году управляющий кирилловским имением
П. В. Энгельгардта Бесядовский возбудил дело о восстановлении их крепостной зависимости, дед поэта
И. А. Шевченко выступил как свидетель в защиту прав братьев Губских и составил так называемую «роту
присяги».
Отец... умирая (1825 г.) высказал...— Г. И. Шевченко умер 31 марта 1825 года.
...отдан был в школу к сельскому дьяку Бугорскому...— Богорский (а не Бугорский) Петр (Пролютий)
Федорович (род. в 1803 г.) был дьяком в Кирилловке с 1824 по 1836 год.
Потом перешел он к священнику Нестеровскому...— Это единственное и никакими другими
материалами не подтвержденное свидетельство об обучении Шевченко письму у кирилловского
священника Ивана Федоровича Нестеровского.
Она умерла в первую холеру (1830).— Дата смерти Катерины Григорьевны Красицкой не установлена,
но умерла она не в 1830 году, а значительно позже — около 1848 года. Шевченко виделся с ней во время
приезда на Украину в 1843 и в 1845 годах. После возвращения поэта из ссылки он в живых ее уже не
застал.
...беседа деда, живого свидетеля Коліївщини...— Колиивщина — восстание гайдамаков на
Правобережной Украине 1768 года, воспетое Шевченко в поэме «Гайдамаки». Дед поэта Иван Андреевич
Шевченко (1761 — 1849) любил рассказывать о Колиивщине. Об этих рассказах Шевченко с трогательной
благодарностью вспоминает в эпилоге поэмы «Гайдамаки». Умер И. А. Шевченко не на 115-м, как
утверждается далее, а на 88 году.
26
Г. В. Бондаренко
НЕСКОЛЬКО НОВЫХ ШТРИХОВ К БИОГРАФИИ Т. Г. ШЕВЧЕНКА
Известно, что Тарас Григорьевич учился грамоте у местного дьячка. После изучения
«азбуковника» Тарас Григорьевич перешел к чтению псалтыри. Пришедши домой после
уроков, Шевченко подолгу просиживал над псалмами, любуясь их поэзией, декламируя их
вслух.
Отношения покойного поэта к родителям... отличались искреннею нежностью.
Особенно поэт любил свою мать, которая чрезвычайно его жалела...
Десятилетний поэт любил слушать рассказы стариков о прошлом своей родины...
Любил также будущий поэт слушать песни. Часто прятался он в садах, чтобы слушать
песни... Будущий поэт любил расспрашивать мальчиков, работавших у попов на барщине, о
том, кто из них что работал, сколько заплатили за работу, как с кем обращались...
Пострадавших будущий поэт приглашал к себе в ближайший праздник для детской игры и
был с ними особенно любезен.
Г. В. Бондаренко
НЕСКОЛЬКО НОВЫХ ШТРИХОВ К БИОГРАФИИ Т. Г. ШЕВЧЕНКА
(С. 27)
Впервые напечатано в «Одесском вестнике» (1892. — 2 сент.). Печатается по первой публикации.
Бондаренко Игнат Васильевич— школьный товарищ Шевченко. Позже был церковным ктитором в с.
Кирилловке. Шевченко гостил у него 26 сентября 1845 года.
В. Г. Шевченко
ВОСПОМИНАНИЯ О ТАРАСЕ ГРИГОРЬЕВИЧЕ ШЕВЧЕНКО
В 1828 году мне было семь лет, и мой отец отвел меня в школу в Кирилловке (в
Звенигородском уезде близ Киева). Школа располагалась в большой хате возле церкви на
площади: хата была ободранная, не мазанная, стекла в окнах разбиты. От соседних хат она
отличалась лишь величиной и еще тем, что стояла в стороне, на отшибе и без двора, а на
кирилловский кабак не походила только тем, что содержалась в большем беспорядке и была
еще более запущена. Заправляли в школе, устанавливали порядки и учили в ней
кирилловские дьяки: Петро Богорский и Андрей Знивелич. У каждого из них были свои
ученики: я попал к Петру потому, что, как говорил мой отец, Петро учил лучше. Так вот, у
Петра я застал только четырех учеников, а у Андрея их было 18. Через всю школу стоял
длинный стол, за которым и учились все ученики и Богорского и Знивелича; а кому не
хватало места за столом, тот садился прямо на пол. /28/ Учителя не очень-то интересовались
нашей учебой: бывало, по два, а то и по три дня не заходили в школу. Промолчу о том, где
они проводили эти дни, только что когда они возвращались в школу, мы дрожали от страха,
27
как осиновые листья; тряслись, поджидая своих наставников, и не знали, в каком
настроении прибудут они в школу. Мы только твердо держались того мнения, что нельзя
высматривать учителей, считали, что если будем выглядывать, то учитель вернется
сердитый и тогда горе-горькое ученикам!..
Каждый ученик должен был пойти в соседний сад Грицка Пьяного, нарезать там
(конечно же, украдкой, чтобы хозяин не заметил) вишневых розог, принести их в школу и
ждать, пока учитель выпорет его этими розгами. Бивали нас часто и крепко! Небитым
оставался только тот ученик, до коего не доходила очередь, потому что учитель уставал от
битья и ложился спать. А если учитель возвращался в школу в хорошем настроении, то
выстраивал нас всех в ряд и спрашивал: «А что, хлопцы! Боитесь вы меня?» Мы все в один
голос по его приказу должны были кричать: «Нет, не боимся!» — «И я вас не боюсь», —
веселился учитель, распускал нас по домам, а сам ложился спать.
Многое можно было бы еще рассказать об этой незабываемой для меня кирилловской
школе, да вряд ли это будет интересно кому-нибудь, кроме меня и моих товарищей, из
которых едва ли найдется три человека, научившихся в школе читать. Все они
возвраща-/29/лись из школы к сохе и бороне такими же грамотными, какими и приходили в
школу. Однако разговор пойдет не о школе: я о ней вспомнил лишь потому, что там я
впервые услышал о Тарасе Шевченко.
Как-то раз учитель был очень зол и перепорол бóльшую часть учеников. Положили
старшего из учеников (давно уже ныне покойного) Василя Крицкого. Встав из-под розог и
поправляя штаны, Крицкий сказал: «Эх, нет на тебя Тараса!» Услышав эти слова, учитель
еще больше разошелся; снова положил Крицкого и снова принялся стегать его.
Случай этот произвел на меня, еще новичка, большое впечатление; мое детское сердце
захотело узнать, что это за Тарас такой, что о нем нельзя даже вспомнить в школе. Идя
вместе с Крицким из школы по улице, я спросил его про Тараса. Крицкий рассказал мне, что
в школе недавно учился Тарас Грушевский (это было уличное прозвище Шевченко);
однажды учитель вернулся в школу очень пьяный Тарас связал его и высек розгами, а сам