Довоенный Белгород не имеет ничего общего с тем городом, который существует в настоящее время. Тогда это был небольшой, низкий город. Единственное трехэтажное здание педагогического училища, а затем учительского института, где работал мой отец, стояло на Народной улице напротив дома, где мы тогда жили. С севера, в километре от окраины, была меловая гора. С юга город подходил к возвышенности, именуемой Харьковской горой. Почти под этой горой с запада на восток текла река Везёлка. От неё шёл медленный подъём к меловой горе, и на этом подъёме располагался сам город, его центральная часть.
Планировка города хороша была тем, что широкие, прямые улицы шли с севера на юг и с запада на восток, чётко разделяя город на кварталы и позволяя просматривать его насквозь. Эта планировка сохранилась и сейчас. Центральная, Гражданская улица проходила внизу недалеко от Везёлки и упиралась в Вокзальную площадь на востоке. Южная железная дорога шла с севера на юг, ограничивая город с востока. За железной дорогой протекал Северский Донец, чистая и полноводная река в то время. На реке сохранились остатки мельниц. Поэтому выше и ниже города Донец был широк, глубок, водились сомы в рост человека, лещи и было много всякой дичи.
Сейчас этого нет. Город загадил реку своими отбросами и теперь это просто широкий, грязный ручей ниже города по течению без признаков жизни, который можно перейти по колено или по грудь в воде и в котором не стоит купаться.
Гражданская улица или «Грача», как её называли, была местом гулянья, и вечером она была полна народа, в основном молодёжи. С запада эта улица заканчивалась сквером, и в начале его стоял памятник, погибшим в годы гражданской войны. Выше этого сквера простиралась базарная площадь, представляя определённый исторический интерес, как нечто исчезнувшее в настоящее время. Такие рассказы, как «Хамелеон» Чехова, воскрешают её в памяти. Когда я читаю этот рассказ, или «Собор Парижской богоматери» Гюго, то невольно представляю всё происходившее именно на этой площади.
В северо-восточном углу её стоял действующий собор, обнесённый железной оградой. Перед праздниками его колокола начинали звонить первыми, а затем с ними начинали перекликаться другие церкви. В моей памяти их сохранилось около десяти. И чтобы не говорили, этот перезвон был красив и трогал чувства. Я любил слушать его, сидя на крыльце нашего дома, и до сих пор эта картина свежа перед глазами: тихое после-обеденное время, жёлтое солнце жарит с неба, ленивые куры ходят по двору в поисках пищи, и со всех сторон доносится колокольный звон, как будто возникающий в пространстве и заполняющий его полностью. В это время эти куры не вызывали во мне никаких эмоций. Во всё же остальное время я не мог к ним равнодушно относиться и пылал к ним непреходящей любовью. Двор у нас был большой, были огороды, и росло много больших кустов сирени. В жару куры забивались в эти кусты. Я брал половинку кирпича и, подойдя к этому кусту, с силой швырял эту половинку в его середину. Со страшным криком эти куры вылетали из куста во все стороны и, увидев своего извечного врага, устремлялись от него, впереди, раскрыв клюв, мчался, обычно петух. Вслед ему летела вторая половинка кирпича. Не всегда эта операция проходила благополучно для меня и петуха.
Недалеко от собора была пожарная каланча, круглое, красное строение, наподобие башни. В ней находился тогда водопровод. Вдоль собора тянулась длинная коновязь. Затем были разные ларьки, каменные лавки старинной постройки и рундуки. В рундуках ночевали порой разные бродяги, и оттуда иногда вытаскивали даже трупы. На южной стороне базарной площади были построены ещё две церкви.
Базарные дни были в среду, пятницу и особенно в воскресенье. Накануне к вечеру приезжали крестьяне из деревень на повозках. Многие из них были на волах ? вялых, неповоротливых животных. И вечером начинались «поторки». Они состояли в том, что прибывшие на базар хотели выпить, закусить и отметить свой приезд в город. Поэтому они «со скидкой» продавали часть привезенных продуктов с тем, чтобы добыть немного денег, которых в деревне в ту пору было немного. А в воскресенье начинался настоящий базар. Чего только там не было! Детское впечатление всегда сильное, но я уверен, что говорю объективно. Было действительно изобилие всего. Куры, утки, потроха от них, раки, рыба речная от плотвы до сомов, мясо всякое, яблоки, ягоды. Молоко продавалось в глиняных кувшинах, и особенно хорошим было топленное коричневое молоко с коричневой же пенкой. А на самом молоке был слой сливок пальца три толщиной. И посуда от молока не отмывалась просто холодной водой, как это делается в настоящее время. Я с отцом часто ходил на базар и любил разглядывать это великолепие. Отец иногда оставлял меня около коновязи с покупками, а сам отправлялся еще что-нибудь купить. Однажды он мне сказал, что если пристально смотреть на верхушку забора покачивая головой, то скоро соберётся толпа зевак, старающихся разглядеть что-то там. Я попробовал это сделать, и действительно так получилось. Женщины в нашей семье базары не любили.