Печальную картину представляла она сейчас. Полузасыпанные траншеи, обрывки проволоки, жалкие ободранные пеньки и всюду воронки, воронки от бомб и снарядов. Даже тёмной ночью видишь, какое всё чёрное, воняет дымом и трупами.
Почти всю ночь мы проходили два километра былого разгрома, вытягивали повозки и пушки из воронок, помогали лошадям. И, когда забрезжил рассвет, полк был уже наверху и двинулся дальше. Через несколько часов расположились на отдых, километров за пятнадцать от линии обороны.
Вечером входили в Яссы. На окраинах словно вымерло всё. Лишь раза два я заметил сквозь щели забора испуганные глаза какого-то румына или румынки. Блеснули и спрятались. В центре города народ оказался смелее. По улицам ходил народ, люди с интересом смотрели на нас и что-то кричали на непонятном мне языке. Одна румынская девушка стояла на тротуаре около дороги. Я подошёл к ней с Фрунзой (он хорошо понимал по-румынски). Не помню, о чём мы говорили, но только и ей, и мне стало очень весело. Она потрогала мои погоны, звёздочку на пилотке. Потом мы поцеловались, и я побежал догонять своих. По городу мы бродили до утра, кружа в незнакомых улицах и переулках, осматривая следы разгрома, оставленные передовыми частями. Сам город мне напомнил Харьков, только улицы были поуже.
Следующие пять-шесть дней прошли очень тяжело. Август 1944 года на юге был очень жаркий и сухой. Солнце пекло с чистого неба немилосердно. Казалось, что жар идёт из всех трещин и отверстий в земле. И в такую погоду мы шли днём и ночью по 60-65 километров в сутки. Рекорд был 75 километров! Отдыхали по два – два с половиной часа в сутки. Солдаты отставали, потом догоняли на машинах, пушках, повозках. Ноги у всех были натёрты, вся одежда пропитана потом насквозь и покрыта пылью. Гимнастёрка на спине белая от соли. Тело липкое и мокрое. Стоило провести по груди рукой – следом оставались куски скатанной грязи. До этого я не представлял, что можно спать на ходу. Пришлось убедиться и в этом. Колонна шла и наполовину спала. Порой какой-нибудь солдат выходил из строя в сторону, спотыкался на обочине и, шатаясь, возвращался в строй. Ни у кого не было ни единой мысли в голове, кроме одной – поспать! Закрыть глаза, вытянуться и забыться крепким, долгим сном. Когда раздавалась команда «Привал!», колонна моментально рассыпалась по обочинам, и наступала мёртвая тишина. И десять минут сна позволяли идти дальше.
Не знаю, как мы прошли Румынию, если бы не оказалось лошадей. Но случай помог нам. Однажды ночью наш генерал выскочил вперёд на своём «Виллисе» и чуть не попал в лапы к немцам. Остановились, выслали вперёд разведку и установили, что на нашем направлении находится довольно значительная немецко-румынская группировка. Начали готовиться к бою.
То, что мы так неожиданно наскочили на эту группировку, объяснялось довольно просто. В тогдашней путанице трудно было что-либо понять. После прорыва обороны под Яссами началось такое стремительное отступление немцев и наше движение вперёд, что всё перемешалось. Связи с соседями мы не имели и не знали, кто рядом. У немцев было ещё хуже. Они отступали и вдруг натыкались на наши части и в большинстве случаев сдавались. В тылу у нас вдруг оказывались немецкие и румынские части, шедшие за нами. Но обходилось без особых сражений: противник потерял всякое желание воевать. Только один раз из окружённой Яссо-Кишинёвской группировки, которая теперь находилась слева и позади нас, вырвался мощный бронированный кулак немецких моточастей и прошёл километров шестьдесят, пока не был окончательно разгромлен…
К утру начали располагаться для наступления, подошли танки и самоходки. Противник это заметил и вместо сопротивления целыми колоннами двинулся нам навстречу, побросав оружие. Это было, конечно, очень приятно!
К полудню мы миновали этот промежуточный рубеж, поднялись на возвышенность, зашли в село и … глаза наши разбежались. Всё село было забито лошадьми, повозками и всяким барахлом, оставшимся от противника. Как будто ветром раздувало всех входивших в село. Ловили лошадей, запрягали в повозки и с торжеством выезжали на дорогу. Входила пехота, выезжала кавалерия и обоз. Наши солдаты малым не довольствуются. Поэтому каждый тащил за собой две-три лошади, верхом или привязанных к повозкам. Все ожили, появился смех, где-то достали вина, спирта, разгромили попавшуюся повозку с сигаретами, которую сопровождали трое румын. Всё перемешалось. Это было хорошо – идти, а не ехать, но надо было как-то установить и порядок.