Примечательностью города были и Меловые горы. Тогда это было тихое место за городом. Надо было пройти кладбище и совхозный двор. За ним начинались огороды и пологий спуск в лощину, на противоположенной стороне которой круто поднимались отроги этих гор. Разработки их велись давно, и на всем протяжении этих гор были выработки, карьеры, ущелья и скалы, как и в настоящих горах, только в миниатюре. На востоке меловые горы круто обрывалась к Северскому Донцу, который здесь имел множество протоков, и вся его пойма, шириною до километра, густо заросла камышом, высотой в два-три человеческих роста.
Ближе к осени немецкие самолеты все чаще начали появляться над городом ночью и днем. Зенитки стреляли, но, как правило, разрывы снарядов были далеко позади самолетов, и они совершенно спокойно продолжали свой путь. Это вызывало недоумение. Во всяком случае, противовоздушная оборона была не на высоте.
Затем немцы начали сбрасывать бомбы, но все это носило случайный характер и было скорее интересно, нежели страшно. На моей памяти ночью немецкий самолет сбросил три небольшие бомбы, одна из которых убила древнюю одинокую старуху. Затем вечером в тумане немец, спасаясь от преследования, швырнул с десяток бомб, которые цепочкой легли по усадьбам на окраине города около меловой горы. Был на половину разрушен небольшой дом и убита одна курица, шкурка от которой валялась на крыльце другого дома. Еще два раза слышались взрывы, и все.
Но фронт становился всё ближе и ближе, и стало ясно, что он пройдет через Белгород. Мы с Юлькой решили, что когда подойдут немцы, уйдем с нашими частями и даже собрали кое-какие вещи для этого. В нашей семье было одно решение ? эвакуироваться. Мама и бабушка не имели колебаний в этой части, отец был менее твёрд в отношении практического осуществления этого решения. Я помню некоторых знакомых из числа старой интеллигенции, которые настойчиво уговаривали отца остаться. «Куда вы поедете? Всё бросите, а что ожидает в Сибири, да и доедете ли?» Но главным аргументом было то, что немцы принесут настоящую культуру, хорошую жизнь и так далее. К таким лицам относились Крамаров – преподаватель физики института, Сумовский – частный фотограф, Скибин – учитель и другие, которых не помню. Они остались в городе, дождались немцев, занимали, видимо, должности при них, но потом жизнь жестоко посмеялась над ними.
Мы стали собираться в дорогу. Вещи, которые можно было взять с собой, упаковали, а все остальное поручили соседке Кизиловой, с дочкой которой дружили. Она собиралась переселиться на время в нашу квартиру и посторожить до нашего возвращения, в котором не сомневалась. Этих вещей мы больше не увидели. После нашего отъезда Кизилова с мужем нашли в Жилой /предместье Белгорода/ дом, или он был у них, не помню. Туда они перевезли все наши и свои вещи. Как потом передавали, они хотели заиметь хорошую обстановку, вес в обществе и заняться каким-то предпринимательством. Но все вышло иначе. В одну из бомбёжек в самый их дом угодила тяжёлая бомба. Ничего и никого не осталось.
Наконец подошло время отъезда. Как это было организовано, плохо помню, но мы выехали одним из последних эшелонов. Отец нас проводил, а сам с институтом оставил Белгород на два дня позже, перед самим приходом немцев. Это было ? наш отъезд ? 2 октября 1941 года.
Жизнь наша в эшелоне представляла интересное событие, и жалко, что многое забылось. Достаточно сказать, что ехали больше месяца. Вагоны были пассажирские, старого типа, с полками для лежания наверху. Мы вчетвером занимали одно купе. С нами ехали и наши дальние родственники – Шура Вильчек с дочкой и матерью. Слава, муж Шуры, погиб в первые дни войны. Ехала и Луева – директор железнодорожной школы, где работала мама. У Луевой было двое детей.