На рассвете на Дунае забухали пушки, и снаряды, буравя воздух над нашими головами, начали рваться в расположении немцев. Это подошли наши военные катера, закончив свои дела у Неготина. Их поддержали наша артиллерия и миномёты, и мы, шутя сбив немцев с их позиций, быстро пошли вглубь Югославии.
Немецкая армия отступала. Третий Украинский фронт, идя слева, заходил противнику во фланг, и тот только мог удирать, цепляясь за некоторые промежуточные рубежи. Через пару дней мы натолкнулись на один из них.
На рассвете наш полк зашёл в ущелье, поросшее лесом, и нас стали обстреливать. Развернулись. Первая рота пошла прямо, третья налево, наша – вправо, и мой взвод оказался правофланговым. Под редким огнём цепью вылезли на гребень возвышенности, поднимающейся влево и заканчивающейся поросшей лесом вершиной. На гребне, до которого мы дошли, рос кустарник, и солдаты окопались в нём. Я со своей свитой устроился в домике без жителей, оказавшийся в моём районе.
Впереди моего участка, метрах в трёхстах, на другом гребне были свежевырытые окопы, и вдоль них ходили и перебегали люди. Сначала мы думали, что это свои. Однако, присмотревшись, заметили, что пулемёты оттуда бьют по нашему левому соседу. Нас же они не трогали, хотя и видели.
Заблуждение было явное с обеих сторон. Это понятно. Они никак не ожидали нас так неожиданно перед собой, форма одежды как наша, так и немцев, была в тот период не-разбери-поймёшь. Поэтому они перед нами не прятались. Я передал солдатам, чтобы они приготовились и одновременно с пулемётом дали хорошенький залп. За станковый пулемёт лёг сам. Когда немцы особенно разбегались, я нажал гашетку и плавно провёл стволом пулемёта по бегающим фигурам. Одновременно и солдаты дали залп. Немцев как ветром сдуло!
Опомнившись, они, очевидно передали куда следует о нас, и мы минут пятнадцать проклинали их под разрывами мин. Затем обстрел кончился, и мы дружелюбно обменивались только пулями.
Слева же не переставало грохотать. Я сходил туда и узнал неутешительные новости. Первая рота, дойдя до вершины горы, залегла на дороге. Горные дороги все на один лад, они как бы врыты в землю. Происходит это от того, что земля разбивается колёсами и затем сносится водой.
Дорога, на которой залегла рота, была, наверное, хорошо пристреляна, и, когда на ней обнаружили наших, то засыпали минами. Потеряв до четверти состава, рота стала отходить, преследуемая немцами. Командир роты не смог остановить солдат. Это был неказистый и слабый человек, на которого командование не рассчитывало в трудный момент.
Тогда он лёг за брошенный пулемёт и один стал отбиваться. Когда сконфуженные солдаты отогнали немцев, он был мёртв; посмертно его наградили орденом.
Получив указания от Африкяна, я вернулся к себе. В доме уже полным ходом кипела жизнь. Акимов (он был теперь моим помощником вместо Гребёнкина) развернул полным ходом свою деятельность. Бог знает откуда он достал несколько кур, водки, хлеба и доваривал ужин посередине комнаты. На мой удивлённый вопрос он загадочно улыбнулся и сказал только, что и солдаты не остались голодными. В этот момент влетел в дом связной (молдаванин с интересной фамилией Продан) и сказал, чтобы как можно скорее собирались и отходили назад. Прокляв всё на свете, я поднял солдат и вывел их на место сбора. Через минуту прилетел Акимов, таща кувшины и горшки (он не любил, чтобы добро пропадало), и мы поели за целый день. Через час мы ещё отошли назад, повернули вправо и снова вперёд и остановились на склоне горы, где провели остаток ночи и день, провалявшись на солнце.
Часов в десять утра из долины, находившейся глубоко под нами, забили реактивные снаряды, которые назывались «Ванюшей». Сперва раздавался скрежет, затем свист, и на полукилометровой высоте образовывалось и разрасталось с каждым выстрелом облако дыма. А на горе, в трёх километрах от нас, вспухали мощные разрывы, и она постепенно заволакивалась дымом и пылью.
К вечеру опять пошли в наступление, которое в физическом отношении оказалось самым трудным. До высоты, которую нам предстояло оседлать, дорогу пересекали два ущелья. Первое, неглубокое, пересекли быстро, подбодряемые криками и густым огнём соседней роты, выбивавшей фрица с какой-то сопки. Но второе нам стоило сил. Вправо и влево уже не было соседей. Впереди на горе должен был быть немец. А ущелье было глубокое, почти отвесная двухсотметровая стена, обросшая редкими деревьями и колючим кустарником. Кубарем. Вверх тормашками, на пузе и на карачках перебрались за несколько часов на другую сторону, привели себя в порядок, пошли вверх и, к радостному изумлению, без всякого боя выбрались на самую вершину, куда и предписывалось. Ротный обрадовался, приказал закрепиться и уже готовился сообщить, что немца нет вообще.