«В один только достучался, вышла бабка, но всё плачет и бормочет, что у неё нельзя остановиться».
Однако делать было нечего, и мы расположились в этом доме, несмотря на «охи» и «ахи» бабки.
Я не стал занимать парадные комнаты дома, чтобы не стеснять хозяйку, и устроился в летней пристройке, которая отапливалась.
Прожили мы здесь больше недели. Занимались необременительными занятиями, приводили себя в порядок. Истопили общественную баню и дали возможность солдатам помыться и попариться в своё удовольствие.
Мы с товарищами это сделали раньше и теперь прохлаждались во дворе. После нас зашёл мой взвод с сержантами. Обратно долго никто не появлялся, а изнутри стал проникать всё усиливающийся шум голосов и пение. Наконец, дверь бани отворилась, и в клубе пара, образовавшемся в холодном воздухе, показался Гребёнкин в шинели, накинутой на голое тело, и босой. В одной руке он держал кружку, а другой тащил по полу большую оплетённую бутыль с вином и предлагал выпить за общее здравие. Нам стоило больших трудов потом развести солдат по домам.
Там, где я остановился, два дня было тихо и безлюдно, только бабушка иногда молча проходила по двору. На третий день мне показалось, что ещё лёгкая тень мелькает в тёмных уголках двора, когда я вечером вернулся с занятий. И на следующий день, когда я в сумерках короткого осеннего дня пришёл домой, Фрунза таинственно сообщил мне. Что «… хозяйка ждёт меня к себе».
Я удивился и, приведя себя в порядок, отправился в парадную половинку дома. Открыв дверь, я увидел накрытый скатертью стол, на котором стояла кастрюля с супом и лежали хлеб, брынза, копчёное мясо и над всем этим возвышалась бутыль с вином. За столом сидела бабушка в праздничной одежде и рядом с ней пристроилась девочка лет шестнадцати, в белом платье, фартуке с цветочками и с косами, уложенными кольцом на голове.
Хозяйка пригласила меня к столу, и мы поужинали, обмениваясь замечаниями, насколько это возможно между людьми, совершенно не понимающими друг друга.
Затем так и повелось. Я приезжал вечером, отдавал коня и снаряжение Фрунзе, умывался, и он говорил, «…меня ждут». Днём, когда я обедал, девочка Марийка уже не пряталась от меня и быстро пробегала мимо, опустив глаза и хлопая шлёпанцами без пяток. Бабушка спокойно делала свои дела и лицо у неё было не печальное.
Через неделю утром нас подняли по тревоге, и мы быстро собрались в путь. Бабушка с соседкой вышла нас проводить, что-то сказала на прощание и перекрестила меня.
И, когда я уже поднял ногу к стремени, из калитки выскочила Марийка, сунула мне в руку карточку и быстро унеслась обратно. Это была фотография в рост, где она стоит в той же одежде, в которой сидела за столом, смиренно сложив руки на животе.
Эту единственную карточку военных лет я сохранил до сих пор, как реликвию. На обороте было написано карандашом, что «… будет помнить меня и ждать после войны».
К сожалению, встреча не состоялась. В июле 1945 года мы возвращались на Родину, ночью походным маршем прошли через Сонто, и я не смог навестить своё старое жильё.
Сейчас я смотрю на эту карточку, и мне всё больше и больше хочется узнать, как сложилась судьба Марийки.
Через несколько переходов, пройдя города Печи и Капошвар, мы пришли в район города Надь-Байом. Тихой, тёмной и холодной ночью мы увидели немецкие ракеты, услышали далёкую стрельбу и после нескольких часов хождений заняли прореху в обороне. И потом всю зиму мы затыкали эти прорехи, ведя бои местного значения, как их именовали в сводках Совинформбюро.
Сперва мы расположились на опушке леса перед ложбиной, по которой протекал небольшой ручеёк. На возвышенности за этой ложбиной был немецкий ДЗОТ, который мы пытались взять в течение нескольких дней, не имея ни одного орудия. Надо ли говорить, что все эти попытки были безрезультатны и мы напрасно теряли людей. Было у нас в роте трое братьев-молдаван по фамилии Полищук; младший – невысокого роста, быстрый в движениях, с франтоватыми усиками, выполнял обязанности пулемётчика.
На третий день наших наступлений уже в темноте вернулись солдаты и сказали, что младший брат убит недалеко от немецкого ДЗОТа. Старший из братьев сейчас же исчез и к полуночи принёс тело, которое положил на опушке леса. Всё это мне рассказали позже, после того, как я, закурив, присел в темноте на какой-то предмет, оказавшийся трупом Полищука.
Через несколько дней мы переместились правее. Хозяйственные расположились в двух сёлах, находящихся по дороге, ведущей в Надь-Байом, в пяти-шести километрах от него. Мы же пытались овладеть этим городком, не имея достаточной огневой поддержки. Как потом стало ясно, нам и не ставилась эта цель. Основное сражение шло севернее озера Балатон, в районе Будапешта. Мы же выполняли вспомогательную роль и должны были отвлекать часть немецких сил на юг.