Наши части не имели сплошной линии фронта. Немцы тоже имели основные опорные пункты в городах и сёлах, и в дополнение – подвижные механизированные отряды. При необходимости они перебрасывались в опасное место. Разумеется, что немцы заранее выбрали удобное место для своей обороны. Мы же вынуждены были выбирать наиболее возвышенные места, занятые виноградниками на увлажнённой низменности. Здесь можно было вырыть окопы в полный рост. В остальных же местах удавалось снять земли лишь на пол-метра, и затем показывалась вода. Поэтому землянка более чем наполовину возвышалась над поверхностью земли, и её необходимо было маскировать.
Подобная землянка представляла из себя холм земли размером 2х2.5 метра, расположенный где-нибудь в кустах. Попасть в неё можно было ползком, откинув плащ-палатку, которой был занавешен вход. В углу горела керосиновая или сальная коптилка. Пол был устлан соломой, покрытой одеялом или брезентом. По периметру располагались солдатские вещи в порядке, зависящем от привычек хозяев жилища. Коптилка горела непрерывно и часто делала лица солдат похожими на негритянские.
В одну из таких землянок я попал как-то ночью, пройдя пару километров по полю сквозь снежную метель. В ней сидел солдат и играл на гармошке известную в настоящее время «Землянку», которую я тогда услышал впервые. Поэтому для меня эта песня не является чем-то абстрактным, а связана с реальной действительностью.
Что из себя представляли бои местного значения, которые мы вели, видно из следующего описания.
Как я уже говорил, мы демонстрировали попытки овладеть Надь-Байомом, проводя операции в лоб городу и с левой стороны его. Если и удавалось подобраться близко к немецкой обороне, то вскоре подходили немецкие танки, и наша пехота откатывалась назад. Были у нас и противотанковые орудия, но они стояли далеко от передовой и не делали ни одного выстрела.
И однажды ночью наша рота попробовала оседлать дорогу, отходящую влево от города и идущую параллельно фронту. В ночной тишине мы подошли к этой дороге, которая была уже на немецкой территории. Возможно, там и были немецкие дозоры, но они без шума удалились.
Вдоль дороги шла посадка деревьев, не позволявшая видеть, что делается по другую её сторону. Видимость затруднял ещё бугор, по которому она проходила.
Мы выкопали себе отдельные окопчики, а сапёры взорвали мостик через ручей, что в условиях зимы не принесло никакой пользы.
Рассвело, но немцы признаков жизни не подавали. Правее нас к нашей прежней обороне и уже немного позади вытянулся язык мелкого леса. С конца его, метрах в трёхстах от нас, иногда строчил пулемёт, посылая трассирующие пули правее нас, которые в утренних сумерках были хорошо видны. И вдруг рядом с пулемётом встал немец в рост и, прислонившись к дереву, стал смотреть по направлению стрельбы.
Рядом со мной был солдат со снайперской винтовкой. Я взял её и посмотрел в прицел. В перекрестии прицела были видны даже пуговицы на шинели фрица. Затаив дыхание, я нажал спуск и, подняв голову от винтовки, увидел, как немец падает. Спустя минут десять двое немцев унесли в лес третьего, перебинтованного по груди.
Часам к двенадцати раздался шум моторов и голосов по другую сторону дороги. Было слышно, как немцы сгрудились там, но, очевидно, не решались показаться. И вдруг на бугор вылетела их жёлтая самоходка, остановившись метрах в тридцати от первого окопчика. По ней резанули из пулемёта, но это было бесполезно.
Самоходка выпустила снаряд в первый окопчик, из него полетели клочья, а она продвинулась к следующему. И так повторилось несколько раз, пока не настала моя очередь, выбив окопчик передо мной. Она подняла пушку, которая посмотрела прямо мне в глаза. Я моментально сложился на дне окопа, и снаряд, свистнув надо мной, разорвался позади. Не желая больше искушать судьбу, я вылетел из окопа, как из катапульты, и увидел, что наши драпают за канаву, и моментально оказался около неё, спрятавшись за толстое дерево, росшее на её краю. Но фриц, очевидно, не желал отпускать свою жертву и пустил снаряд под корень дерева.
Взрывом меня перебросило через канаву, избавив от необходимости перелезать через неё, и я, уже ничего не слыша, вместе с остальными побрёл на прежние позиции. По сторонам возникали разрывы, пули чиркали по снегу, оставляя после себя длинные бороздки, но, казалось, что это к тебе уже не имеет отношения. На пути попалась противотанковая пушка на позиции, с которой была видна немецкая самоходка, но пушка так и не сделала ни одного выстрела.