Вечером я выпустил ещё пяток фаустов, заранее подготовив их для стрельбы. Поэтому они вылетали с промежутками в несколько секунд, и когда я быстро выглянул из-под куста, то увидел, как они рвутся в немецких траншеях, а оттуда летят какие-то тряпки и несутся вопли. Успех этот меня окрылил, и к вечеру следующего дня я припас ещё с десяток патронов.
После обеда на немецком берегу послышалось гудение моторов, которое приближалось к реке и удалялось. Это нас мало беспокоило, так как танки не могли преодолеть быструю и глубокую реку, несущуюся по стометровому руслу.
Вечером, как только я выпустил третий снаряд, сейчас же был оглушён разрывами и засыпан землёй. Упав на дно траншеи, я быстро отполз под непрекращающийся грохот метров сто, где было потише, и выглянул из траншеи под прикрытием куста. С немецкого берега их двух мест шли огненные трассы, впивались в бруствер нашей траншеи и поднимали фонтаны земли. Рядом стоял наш станковый пулемёт в боевой готовности. Повернув его, я аккуратно прострочил места, из которых выходили трассирующие снаряды и которые были хорошо видны. Стрельба тотчас же окончилась.
Моё самолюбие было удовлетворено тем, что немцы, специально для моей персоны не поленились притащить через весь лес две скорострельные зенитные пушки, но больше не стрелял «фаустами». Немцы тоже вели себя тихо. И ещё я понял, что нельзя было стрелять всё время из одного места, а следовало выбирать их на некотором расстоянии друг от друга.
В начале апреля нас отвели от передовой, и мы выстроили палаточный городок на краю леса в зелёной лощине километрах в двух от ближайшего села. Было впечатление, что война уже закончилась. Сообщения о военных действиях явно говорили, что она доживает последние дни, и все в душе надеялись, что уже не придётся идти под пули, хотя на эту тему избегали разговаривать. Жили спокойно, учений не было, за исключением политзанятий. Снова для офицеров организовали курсы повышения квалификации, но это уже было больше для вида. Мы уходили куда-нибудь в лес и там отдыхали. Однажды на окраине села разговорились с пожилым австрийцем, который повёл нас в длинный и высокий подвал, в котором вдоль стены стояли бочки высотой в два человеческих роста, наполненный вином. Австриец объяснил нам сорта вин и как они делаются. Потом появились ещё двое мужчин с кружками в руках, и нам дали попробовать вино из всех бочек. С большим трудом мы выкарабкались из этого подвала.
В остальное время я один или с кем-нибудь осматривали окрестности. До чего я был особенный охотник. Местность была пересечённая, начинались Альпы, и после Венгерской низменности было особенно красиво.
Я не помню больше подробностей этой спокойной жизни… Ждали окончания войны. Дошли известия, что Берлин пал.
Восьмого мая вечером офицеров собрали, отвезли километров за пять к редкой линии нашей обороны. От неё шёл небольшой спуск, а затем начинался крутой подъём на гору, поросшую лесом. Нам объяснили, что здесь обороняется немецкая группировка, которая отказывается капитулировать, и поэтому утром её придётся нам добивать.
Молча вернулись мы в городок, объяснили задачу солдатам и передали приказ быть готовыми к четырём часам утра. Никто в эту ночь не спал. Утром сыграли подъём, выстроились вдоль дороги со всем снаряжением. Прошло полчаса, час… Мы переминались в неопределённости, и вдруг прискакал верхом командир полка, пронёсся перед строем туда и обратно, остановился и закричал, подняв руку: «А война ведь окончилась!» Радости не было границ. Походным маршем двинулись к передовой. Немцы ночью со всей скоростью, на которую были способны, драпанули на запад, чтобы не попасть к нам в руки. Наш полк посадили на машины, но мы к вечеру так и не смогли их догнать, дойдя до линии, разделяющей нас с англичанами.
Уже в сумерках приехали в город Дойч-Ландсберг и по привычке заняли оборону на западной его окраине. Дальше начинались уже настоящие горы. После ужина прибежал наш новый командир роты – старший лейтенант Калинин. Это был мужчина лет сорока с сугубо гражданским выражением лица. Похоже было, что его только-только вытащили из-за прилавка и напялили впопыхах военную форму. Имел он одно особенное свойство – пьянеть от одного стакана моста. Мост – это австрийский яблочный напиток, слегка сброженный, имеющий крепость пива, который было приятно пить в жару. Очевидно, Калинин недавно перехватил пару стаканов этого напитка и поэтому с возбуждением заговорил: «Срочно бери пять автоматчиков и следуй за мной!»
Я поднял солдат, которые уже расположились на отдых, и поэтому собрались с неохотой. Калинин повёл нас на окраину города, и я с изумлением узнал, что он обнаружил заговорщиков и их надо арестовать. Он долго водил нас по улицам, освещая калитки фонариками, и наконец уверенно произнёс: «Они здесь!»