Я писал в Дмитриевку в семидесятых годах письмо. Отправил я его в школу и попросил сообщить о судьбе моих товарищей. Ответила сестра Коли Кравченко. Она написала, что Коля где-то погиб, где – и не знают. В 1944 году ещё пришло от него письмо и фотография. На ней видно было пять наград, гвардейский значок, погоны артиллериста, две планки о ранении. Даша так же писала, что брат Коли, Константин, был убит под конец войны, служил на «Катюше».
О Муратове пришло уведомление, что он был ранен и умер 5 мая 1945 года. Похоронен в Вене в пригороде Ходерс-Дорф в саду дома № 22. Об остальных сверстниках ничего я не знаю, но думаю, что немного их возвратилось после войны.
Украина
В июне 1943 года всё наше училище, а точнее – всех курсантов, которым оставался месяц до окончания учёбы и производства в офицеры, отправили под Воронеж. Готовилась Курская дуга, и командование подтягивало войска. После разгрома немцев на Дуге наши войска пошли на запад.
В части, куда я попал, сперва пришлось послужить пехотинцем, а уже на марше перебрался в противотанковую артиллерию.
От тяжёлого пешего похода остались лишь отрывочные воспоминания. Воронеж – от города руины, кажущиеся издали нагромождением скал. Украина. Середина лета, Разбитые города. На месте многих сёл – торчащие чёрные трубы и груды пепла. Жители молча встречают и так же провожают. Они ещё не опомнились от пережитого.
Зной. По дорогам, обдавая пылью, несутся гружёные машины – на запад. На полях – сгоревшие скелеты машин, разбитые танки, пушки, повозки. Трупы лошадей и немцев по обочинам дороги. Вонь, пыль и запах гари противно лезут в нос.
К Харькову подошли со стороны громады тракторного завода. Город проходим ночью. Знакомые с детства улицы, дома, магазины, но всё странно тихое и мёртвое. Луна заливает жёлтым светом безлюдный город. Взорванные мосты протягивают на середину реки свои изуродованные лапы. Через пустые окна домов видно тёмное небо и звёзды. Тоскливое и неприятное ощущение.
Окраина небольшого города. Справа от дороги – одноэтажные беленькие домики, слева – поле, над которым недавно взошло солнце, но уже хорошо припекает. Асфальт на дороге стал мягок под каблуками. Впереди на асфальте – тёмное припухлое пятно, которое вблизи принимает очертания человека. Присмотревшись, замечаешь в этой припухлости пуговицы, пряжки, куски зелёной одежды, и там, где должна быть голова, на поверхность асфальта прорезалось несколько белых зубов. Под ногой это место мягче обычного. Да, это немец, убитый на дороге и впрессованный в размягчённый асфальт тысячами гусениц и колёс. И невероятным кажется, что ещё день тому назад это пятно двигалось, чего-то хотело и что его любили люди, для которых оно отправилось завоёвывать далёкие земли да и осталось там навсегда. И, может быть, этому немцу до сих пор идут письма с просьбой прислать что-нибудь из России, а он не в силах оторваться от сковавшего его асфальта… Много подобных впечатлений поражало меня в первое время пребывания в прифронтовой полосе, пока я не привык к ним, и события, ужасные в мирной обстановке, стали казаться естественными и обычными…
Кобеляки. Город наполовину разбит.
Через пару дней на горизонте с возвышенности показалась тонкая синяя полоска Днепра. Над ней стелется дым и доносится еле слышный грохот. Идёт бой. Дальнобойные пушки уже достают до нас.
Два дня идём на юг вдоль Днепра. Всё те же осточертевшие пыльные дороги. За обочиной лежит убитый немец. Он раздет догола, весь какой-то тёмно-жёлтый и оскалил зубы. Руки раскинуты в стороны, будто он хочет ещё загореть под украинским солнцем.
Рано утром остановились в прибрежном селе и стали готовиться к переправе через Днепр. Противоположный берег был болотистый и низкий. Разведка установила, что на берегу напротив нас немцев нет. Их оборона проходила по высоким местам, а напротив нас – километрах в двух от берега по краю села Кунцеваловки.
Надо сказать, что на марше пайка не хватало, и котелок на двоих, который нам давали на завтрак, обед и ужин, моментально оказывался пустым. Поэтому, когда утром переход заканчивался, я, как и многие другие, накапывал на брошенных огородах картошки, начищал её с полкотелка и варил с солью. Полкотелка картофельной воды шло за первое, а картошка – на второе. Живот раздувало, но вскоре опять хотелось есть. Хорошо, если попадались бродячие курица или поросёнок. В этом селе таких бродяг оказалось множество, а жителей почти не было. Поэтому вскоре бродяжничества заметно поубавилось.