— Ищи, Картечь! — приказал Лесничий.
Что искать? А что, собственно, я ищу всю жизнь? Конечно, свежие следы. Свежих следов тут сколько хочешь. Но из них я должна выбрать самый наисвежайший, с самым тепленьким запахом. И вот он, этот след: свежее и быть не может. Он одинаково четко воспринимается и носом, и глазами. Кабаньи ноги продавили неглубокий крупнозернистый снег, да еще и на полкопыта ушли в черную землю. Страшный матерый вепрь, весящий судя по отпечаткам, побольше, чем отъевшийся за осень герпегежский ишак, каких-то полчаса назад был здесь. Отсюда он отправился (прогулочной походкой, мерзавец!) в сторону той лесной дорожки, на которую скоро выедет Хасан. И это еще не все из того, что я могу сообщить. Я мгновенно определила: следы принадлежат моему старому знакомцу, которого я множество раз «поднимала» в гаях, но лишь изредка «доводила» до засады, которая так и не сумела его убить. Немало нервных торопливых выстрелов было по нему сделано. Свинца под шкурой свирепого секача, наверное, побольше, чем хотелось бы иметь любому зверю. А сколько раз я вонзала свои зубы в его ляжки, налитые тугим салом, прокусывала одеревеневшие хрящи его ушей! На моем теле тоже найдется парочка отметин, оставленных его клыками. Если бы этого кабана убили даже сегодня, он мог бы расстаться со своей жизнью, считая, что еще заранее и с лихвой отомстил за все. Я уже не говорю о ночных бесчинствах на полях и огородах; стоит хотя бы упомянуть о трех растерзанных собаках или об ужасном истерическом припадке у одного малоопытного охотника…
Я тихо зарычала от возбуждения и натянула поводок. Лесничий остановился, с трудом переводя дух. Я обернулась и посмотрела ему в лицо. Он о чем-то задумался. Потом долго глядел на меня. Наконец, принял какое-то решение и отстегнул поводок.
Значит, все-таки охота?
Я бежала, стараясь, пока не увижу зверя, производить поменьше шума. Недалеко от того места, где я наткнулась на следы, кабан круто завернул влево, и теперь отпечатки его копыт вели туда, где недавно прогремел выстрел. Кажется, и хозяин шел туда же, только не по моему пути, а по более короткому — напрямик, без всяких поворотов. Я, конечно, видеть его уже не могла, но знала, что Лесничий угадает верное направление.
Кабан часто останавливался: наверное, прислушивался и нюхал воздух. Уже недалеко от дороги он основательно покопался в земле. Затем дальше пошел.
Сейчас, еще чуть-чуть, еще минутку, и я его уви…
Ба-бах! — выстрел совсем рядом.
Неужели хозяин? Нет, не мог он так быстро успеть. Да и не его это карабин — звук совсем другой.
Я пробегаю несколько шагов, и вот какая картина открывается перед моими глазами. Лежит мой кабан, а возле него топчутся двое незнакомых людей с ружьями. Они меня пока не видят, а я остановилась за кустом волчьей ягоды и наблюдаю.
Чужие люди в наш лес сами не ходят. Если и бывают незнакомые, то только во время сезона, да и не иначе, как вместе с Лесничим, а то и с Директором. Тут что-то не так. Не по правилам. Я вспомнила непонятную озабоченность Лесничего, его тревожный взгляд, его слова «теперь мы их упустим». Ну, как это я, дура старая, сразу не догадалась! Браконьеры! Вот кого я не должна упускать! Раньше мне не приходилось встречаться с ними, но слышать-то я про них слышала!
Один из браконьеров уселся верхом на тушу кабана, другой порылся в рюкзаке, вынул бутылку и стал ее откупоривать. Вот когда в моей душе поднял голову гнев и встало на дыбы справедливое негодование. Лежит убитый секач. Тот самый секач, которого я всегда стремилась загнать и выставить на хорошего охотника. Он был моим злейшим врагом. Ни о чем я так не мечтала, как когда-нибудь всласть потрепать его за мертвый загривок. Но сейчас я жалела о смерти моего врага. К нам в лес пришли чужие люди, убили кабана и украли у меня страстную мечту, ради которой я жила от сезона к сезону.
Я воинственно лаю и бросаюсь вперед. Чужие люди испуганно вздрагивают и оглядываются. Один роняет бутылку, другой — тот, что сидит на кабане, вскидывает ружье и целит в меня. Конец?! Вот так прямо в мой лоб и будет выпущена пуля?! Но если я даже уверена в неминуемой гибели, отступать все равно не могу. Иначе я не Картечь… И вдруг кабан мощным неожиданным прыжком вскакивает на ноги — в эту секунду рявкает выстрел — и бежит прочь! Браконьер вопит от страха, бросает ружье и, после трех-четырех кабаньих скачков, летит кувырком с крутой звериной спины. Чуть обалдевшая от звука выстрела и ударившей в ноздри пороховой гари, я сажусь на землю, мотаю головой. Цела? Невредима?