Я застал у великой княгини занимавшего пост русского коменданта города генерала Казакевича, бывшего преображенца и флигель-адъютанта. Великая княгиня задержала нас более часа. Она подробно рассказывала нам обо всех последних событиях в Петербурге, об аресте и высылке в Персию великого князя Дмитрия Павловича, о коллективном письме, обращенном всеми членами императорской фамилии государю с мольбой о помиловании великого князя, об отказе в этом государя, о немилости, постигшей великого князя Николая Михайловича за резкое письмо его к государю, в котором высказывалась горькая и неприкрашенная правда. По ее словам, все ближайшие к государю члены его семьи ясно видели, какая опасность грозит династии и самой России, одна государыня не видела или не хотела этого видеть. Великая княгиня Елизавета Федоровна, сестра государыни, сама великая княгиня Виктория Федоровна, княгиня Юсупова, мать убийцы Распутина, князя Юсупова, мужа княжны Ирины Александровны, пытались открыть императрице глаза, но все было тщетно.
– Я знаю Россию дольше и лучше тебя, – сказала императрица великой княгине Виктории Федоровне, – ты слышишь только то, что говорится в Петербурге, среди испорченной и далекой от народа аристократии. Ежели бы ты поехала с государем и со мной в одну из поездок наших на фронт, ты бы увидела, как народ и армия обожают государя.
Императрица, открыв ящик стола, показала великой княгине пачку связанных писем:
– Вот все это письма офицеров и солдат, простых русских людей. Я получаю много таких писем каждый день, все они обожают государя и просят об одном, чтобы он был тверд и не уступал всем проискам Думы…
Великая княгиня давала понять, что большинство членов императорской семьи и, главным образом, семья великой княгини Марии Павловны, признают необходимость изменить существующий порядок вещей и что в этом отношении с ними единодушен ряд наиболее видных членов Думы… Продолжительный разговор с великой княгиней Викторией Федоровной произвел на меня тягостное впечатление. Я, встречая великую княгиню постоянно в Петербурге, никогда к ней не был близок и самое желание ее видеть меня и откровенное посвящение ею во все эти подробности показались мне несколько странными.
Дальнейшие события и выступление великого князя Кирилла Владимировича во главе «революционного» морского экипажа в один из первых дней переворота объясняют, быть может, многое.
На следующий день я был приглашен обедать к королеве. Кроме королевы с дочерьми и великой княгини обедали статс-дама королевы и дежурный флигельадъютант, гофмейстерина великой княгини С. П. Дурново и я. Я сидел с королевой, которая была так же мила, как и красива. Глядя на нее трудно было поверить, что взрослые великие княжны ее дочери. После обеда перешли в гостиную, заваленную привезенными великой княгиней подарками для солдат. Я душевно был рад, что разговор не возвращался к тяжелым вопросам, затронутым накануне.
Вернувшись домой, я нашел телеграмму о состоявшемся производстве меня за боевое отличие в генерал-майоры. Генерал Крымов, заболевший за несколько дней до моего отъезда в Яссы, выехал для лечения в Петербург, и в командование дивизией временно вступил командир второй бригады старый полковник Железнов, уральский казак. С производством моим в генералы мне надлежало вступить в командование дивизией и я выехал на фронт.
В двадцатых числах января дивизия получила приказание перейти в район г. Кишинева. Здесь сосредоточивалась большая часть русской конницы с Румынского фронта. Богатая местными средствами и, главным образом, фуражом, Бессарабия давала возможность нашей коннице занять широкое квартирное расположение и в течение зимнего затишья на фронте подправиться и подкормиться.
Я повел дивизию крупными переходами. Стояла чрезвычайно снежная зима с обычными в этой части Румынии метелями. Однако привычные к зимнему походу забайкальские кони шли легко, и переход наш во вновь назначенный район мы сделали быстро и без особых затруднений.
Небольшой, чистый и благоустроенный губернский город Кишинев, обыкновенно тихий и молчаливый, был необычайно оживлен. Помимо моей дивизии в ближайшем к городу районе расположены были весь конный корпус генерала Келлера, Туземная, так называемая дикая, дивизия князя Багратиона… Масса офицеров всевозможных кавалерийских и казачьих полков наполняли театры и рестораны.
Радушное кишиневское общество радо было случаю оказать гостеприимство нашим частям и самому повеселиться. Представители местного дворянства и крупного купечества наперерыв устраивали обеды, ужины и балы, и военная молодежь после двух лет тяжелой походной жизни веселилась от души. Через несколько дней после прибытия дивизии кишиневское дворянство устроило для офицеров в Дворянском собрании бал. После танцев перешли в столовую, где на отдельных столах был сервирован ужин, причем дамы сами подавали, присаживаясь к тому или другому столику. Через неделю дивизия давала в том же Дворянском собрании ответный бал кишиневскому обществу. Из окрестных стоянок прибыло два хора трубачей и песенники. Разошлись только с рассветом. Среди беззаботного веселья и повседневных мелочных забот, казалось, отлетели далеко тревоги последних долгих месяцев и ничто не предвещало близкую грозу.