Воссоздание прежних впечатлений рождает в повести Белого несколько групп мифологем: традиционные (античные), русские и собственные. Одни отражают уровень восприятия взрослого героя, который в поисках модели первоощущений фактически реконструирует древние мифы о происхождении человека и Вселенной, чтобы затем найти в конструируемом пространстве свое место. Он, например, заявляет: "В нас мифы — морей: М а т е р и е й" и бушуют они красроярыми сворами бредов…" Белый, 2, 433.
"Мифы — древнее бытие: материками, морями вставали когда-то во мне мифы; в них ребенок бродил; в них и брнели, как все: все сперва в них бродили; и когда провалились они, то забредили ими… впервые, сначала — в них жили. Ныне древние мифы морями упали под ноги: и океанами бредов бушуют и лижут нам тверди: земель и сознаний; видимость возникала в них; возникало «Я» и "Не — Я"; возникали отдельности… изрывалось сознание в мифах ужасной праматери; и потопы кипели". Белый, 2, 433.
Другие мифы основаны на восприятии ребенка, который на основании разговоров взрослых, круга чтения (прежде всего античных мифов) создает собственную картину мира. При этом автор обычно стремится показать именно детское восприятие окружающего (наиболее показательной можно считать в этом плане главу "Лев").
Формирующемуся сознанию свойственно одушевлять, оживлять внешнюю действительность, причем интерпертировать ее через уже известное, привычное. Рассмотрим эту особенность на примере конструирования образа Христофора Христофоровича Помпула, под именем которого выведен сосед Бугаевых по квартире профессор-экономист И.И.Янжул, жена которого была приятельницей матери Белого. Он проживает "за глухой стеной", вне привычного мира, а потому и предстает вначале через предметные образы (кресла и пролетки): "в нем-то и воссел Помпул с огромнейшей книжищей и колотится ею". Белый, 2, с.492.
Дальнейшее развитие этого образа приводит к тому, что он представляется герою "совсем как… буфет". Образ конкретного человека замещается хорошо знакомым предметом, который в свою очередь становится началом целой цепочки ассоциаций: "если бы хорошенько приплюснуть наш столовый буфет, то середина буфета бы вспучилась, было бы — набухание, было бы — круглотное брюхо буфета: в никуда и в ничто, были бы уши, рвущие грохоты посудных осколков в буфете, и был бы он Помпулом". Белый, 2, с.492.
Использование ассоциации приводит к появлению ассоциативных рядов с опорным словом в центре, определяющим доминанту образа. Так в повествовании несколько раз возникает ассоциативный ряд с ключевым словом «шуба». Он становится составляющей образа некоторых героев: "У доктора Дорионова, помню я, — были огромных размеров калоши, подбитые чем-то твердым: и, попадая в переднюю, производил ими грохот он; я всегда его узнавал по громосному топоту, по огромной енотовой шубе, висящей в передней, и по резкому звонку во входную дверь…" Белый, 2, 439.
Шуба превращается в живое существо, о котором автор сочиняет свою историю, в которой опорным словом станет «минотавр». "Быкообразный мужчина" появляется во время болезни героя. Другим подобным опорным словом можно считать слово «обморок». "Помню я этот сон: — выбегаю в столовую, рассказывает автор, — а за мной моя нянюшка с криками: «Обморок», И этот обморок вижу я: он — дыра в лакированном нашем паркете; и я вижу в дыре: Т а м- гостиная; она — в красных креслах, как наша; на стенах на огромных гирляндах багренеют, грозясь: кисти красные роз заревыми роями; я туда падаю…" Белый, 2, с.439.
В приведенном нами отрывке соединяются несколько рядов биографических событий: и те, что имели место в действительности, и те, что возникли во сне. Образный ряд организуется повторяющимся цветовым эпитетом «красный» и его цветовым оттенком, использованным в глаголе «багрянеют».
Центральными же фигурами становятся "доктор Пфеффер в короне" и "чернобровая девка Ардаша", превращающаяся в даму. Здесь также использованы авторские неологизмы и имеет место детализация описываемого.
Сам же Белый объясняет свою стилевую манеру следующим образом: "Метафоры понимаю я точно: упал в обморок — значит; упал, куда падают, а ведь падают — вниз; внизу — пол; под полом доктор Пфеффер проказникам дергает зубы; и — попадают к нему". Белый, 2, с.462.
Метафоричность мемуаров как раз объяснима осознанной мифологизацией действительности. Мемуары предполагают разное прочтение, поскольку в их основе субъективный опыт, который каждый читающий и воспринимает по своему. И даже сам мемуарист одно и то же событие может представить с помощью своей системы метафор.