В данном контексте архетип выступает как первичный мотив или сюжет, а мифологема и сновидение — как единицы мифологической системы, имеющей самостоятельное значение. _
Рассматривая архетип, Г.Кнабе справедливо отмечает, что сегодня данный термин приобрел более широкий историко — культурный смысл, чем в понимании Юнга: "Дело в том, что на основе примитивно — архетипических связей или в дополнение к ним (а иногда и вне прямой связи с ними) в сознании коллектива и в сознании личности образуется некоторый фонд представлений, которые опираются на генетическую память и не соответствуют актуальному эмпирическому опыту или даже прямо противоречат ему". _
Описывая свою генетическую память, Сабашникова, в частности, замечает: "Непредвзято рассматривая становление ребенка, можно заметить, что ребенок в своем развитии повторяет ступени исторического развития человечества. Сначала чувствует себя единым с миром, все одушевлено, как и он сам сам. Он живет в грезах, в которых он не отделен от целого. Такими грезами человечество жило в мифах. Позднее, в своих играх, в своих распрях ребенок повторяет другие эпохи, которые он, как индивидуальность, тоже переживал в прежних своих воплощениях. Также и различные таланты появляются у него как реминисценции, позднее совершенно исчезающие". Сабашникова, с.44.
Характеризуя подобное повествование, Николина полагает, что мифопоэтические структуры позволяют "интерпертировать частный опыт на фоне общего посредством обращения к архетипам, при этом сказ обычно взаимодействует с фольклорной стилизацией — с. 81.
Действительно, в воспоминаниях и повестях о детстве мы часто встречаемся с воспроизведением детских игр и различных историй (сказок). Об этом говорит и Сабашникова, полагая, что в своем развитии ребенок как бы повторяет процесс познания, через которое прошло человечества.
В архетипическом пространстве и располагаются знаковые символы, таковыми становятся мифологемы. _ Доминирующими среди них становятся «дом», «мама», «дорога», «путь». Сравним описания: "Ее комната была — особый мир. Моему уму он был недоступен, но волновал и влек". Цветаева А., 1, с.43. Или у Набокова: "Теперь это был очаровательный, необыкновенный дом. По истечение почти сорока лет я без труда восстанавливаю и общее ощущение и подробности его в памяти: шашечницу мраморного пола в прохладной и звучной зале, небесный сверху свет, белые галерейки…, лиловые занавески в кабинете, рукообразный предметик из слоновой кости для чесания спины"… Набоков, с.45.
В описаниях вновь преобладает авторский взгляд на описываемое, происходит реконструкция прежних чувств и ощущений, основным художественным приемом становится деталь. Правда, в воспоминаниях Набокова представлен несколько иной менталитет, он не ограничивает мир своего детства только Москвой.
Заметим также, что особая сказочная и иногда мифологическая ситуация возникает при опи сании не только Москвы, но и тех мест, куда автор отправляется на лето (во время каникул или для отдыха). Обычно это дача или снимаемое на лето жилище.
В автобиографическом рассказе «Заря» (1911), своеобразном прологе автобиографической трилогии о Глебе и воспоминаний «Москва» и «Далекое», Б.Зайцев также воспроизводит "непонятно-прелестные воспоминания", которым присущи зримость, конкретность и вещественность изображения: "…Навсегда врезался двухэтажный белый дом на взгорье, почти среди села; дорога к церкви, усаженная рак итами; бело-розовая церковь с раздольным погостом, откуда видны луга…" "Эти леса и поля, шедшие к ним, и речка среди ровных лугов присылали с ветрами свои благоуханья — девственную крепость, чистоту, силу. Жизнь маленьких людей была овеяна ими". _
В начале романа «Заря» (первой части трилогии "Путешествие Глеба") Зайцев воспроизводит тот же образ, но при этом резко гиперболизирует описание, усиливая яркость красок: "Все это не так, и все не раз видано… Но сегодня. Какой невероятно ослепительный свет, голубизна неба, горячее, душистое с лугов веяние… и уж истаиваешь в сладких запахах, а все в свете дрожит, млеет, как — то ходит и трепещет… Кажется, что сейчас задохнешься от ощущения счастья и рая"… Зайцев, 2, с.49
И снова мы встречаемся с наслоением деталей, расположением их в линейной последовательности. При этом деталь дополняется цветовыми, зрительными и слуховыми определениями.