Я вызвал гвардии младшего лейтенанта Мозжилина, приказал ему взять взвод, ручной и станковый пулемёты, продвинуться по Зоологическому саду, разведать противника, засечь его огневые точки.
В саду было темно. Слева от нас горела кирха, справа горели дома, но сам сад находился как бы в тени. Вслед за Мозжилиным пошли сапёры с миноискателями и взрывчатыми веществами. Они должны были взорвать кирпичную стену зоосада, сделать в ней проходы. Из сада били автоматчики, стреляло несколько пулемётов. Мозжилин вошёл в сад. Там его взвод залёг и стал вести ответный огонь. Через связного младший лейтенант сообщил мне: остановился возле искусственных пещер.
Это были пещеры для зверей, они были выложены камнем, и немцы использовали их для своих позиций.
Я связался по радио с Героем Советского Союза полковником Шейкиным, командиром полка. Он приказал мне к утру взять зоосад и выйти на линию железной дороги. Нам была придана артиллерия – четырнадцать автомашин с пушками на прицепах да ещё полковая батарея на конной тяге.
В 3 часа ночи мы пошли в наступление. Немцы группками по два-три человека занимали оборону в различных местах сада, в звериных пещерах и ровиках.
Звери разбежались по саду, сквозь стрельбу мы слышали опять рёв тигра, вой шакала, мяуканье диких котов. Кто-то заметил на высоком ветвистом дереве какую-то фигуру и решил, что это вражеский снайпер – "кукушка". Протрещала автоматная очередь, и фигура кувырком полетела с дерева на землю. Каково же было удивление и огорчение бойцов, когда они увидели, что убита обезьяна.
Мы прошли почти весь Зоологический сад и натолкнулись на кирпичную стену.
Тут я решил применить артиллерию. Подъехали автомашины. Командир второй роты старший лейтенант Кручинин доложил: впереди огромная крепость. Это было для нас некоторой неожиданностью. На карте крепость не значилась. Я подумал, что Кручинин называет крепостью какое-либо укреплённое здание. Но Кручинин настаивал на своём: огромная пятиэтажная крепость, окна заложены стальными плитами; машины развернулись, пушки бьют по крепости, но не пробивают её стен.
Я подошёл и увидел в предрассветной мгле огромную мрачную башню. Серые, бетонные стены её были не обработаны, на них была печать опалубки – досок, которые держали бетон, пока он не затвердел. Мы ходили вокруг четырёхугольной башни-крепости. Внутри её слышался шум. Все двери крепости были плотно закрыты. Из-под стальных щитов, закрывавших окна, немцы вели автоматный огонь. Но мы ходили под самыми стенами крепости и поэтому были неуязвимы. Вокруг торчали рельсы – надолбы и ежи, стояли разбитые осколками наших снарядов автомашины.
Наступило утро. Огонь из крепости прекратился.
Командир полка передал мне по радио:
– Не стреляйте, огонь – лишь в крайнем случае, выжидайте.
Мы кричали по-немецки и по-русски: "Открывайте двери, сдавайтесь!" Но крепость молчала, крики изнутри прекратились, казалось, всё там вымерло.
Неужели немцы, – их там наверняка было много, – ушли по какому-нибудь подземному ходу? Вот это было бы досадно! Но открылись стальные тяжёлые двери, появился немецкий офицер с поднятыми руками.
В это время полковник Шейкин передал мне:
– Будьте готовы к приёму пленных.
Неся ранцы с барахлом, котелки, амуницию, немцы выходили из дверей. Они тут же бросали оружие, и вскоре у выхода из крепости образовалась огромная гора винтовок, автоматов.
По нашей команде немцы строились и партиями под конвоем уходили к нам в тыл. Каких только типов мы не увидели здесь!
Мы вошли в крепость – немцы называли её бункером. Она представляла собой пятиэтажное здание из железобетона с маленькими окнами-бойницами. По углам крепости – полукруглые башни, заканчивающиеся наверху площадками с мощными зенитными орудиями.
На третьем этаже был расположен госпиталь. Когда мои гвардейцы зашли туда, хирург в операционной обрабатывал раненого немецкого офицера. Врач испугался, бросил было работу. Чтобы не мешать ему, гвардейцы ушли.
В крепости работали лифты, горело электричество. Это было хорошо оборудованное убежище, с запасами воды и продовольствия, вентиляцией и отоплением.
Здесь прятались офицеры и солдаты разбитых танковых частей германской армии. За несколько часов мы приняли около двух с половиной тысяч пленных.
В помещениях крепости мы нашли склады топографических карт, комнаты, где работал отдел германского генерального штаба.
Мы вышли на крышу крепости.. Тяжёлые зенитные орудия стояли с опущенными стволами. Отсюда, с бетонной площадки, был виден весь Берлин – на север, запад, юг и восток. Серый, разбитый авиацией и артиллерией город. От некоторых высоких домов осталось лишь по одной стене. Но даже и на этих стенах, на их вершинах реяли алые флаги, поставленные нашими смельчаками.
СТАРШИНА П. ШАТИЛОВ
Материал для последнего номера
Все это случилось 1 мая. Редактора газеты убило, заместителя тяжело ранило, выбыли из строя шофёр и наборщик. Литературный сотрудник заболел. Газета целиком легла на плечи секретаря редакции, старшего лейтенанта Минчина. Он поручил мне собрать материал у бойцов и офицеров, сражавшихся в эти часы в районе рейхстага, который уже был взят.
По улицам двигались колонны танков, машин, повозок, шли люди. Пройти было трудно. На переправах пробки. Все рвались вперёд, скорее туда, к самому центру города.
Я повернул на глухую улицу. По ней, пригнувшись, от дома к дому перебегали бойцы, ныряли в подвалы. Вот засвистели пули, воздух вздрогнул от грохота разорвавшегося снаряда. Я бросился за угол, затем побежал к первому подъезду.
В подъезде я увидел связистов.
– Как пройти? – спросил я их.
– А так и идите, – ответили они мне. – По всем улицам обстреливает, гад. Фаустпатронами бьёт по одиночкам. А куда вам?
– К Шпрее!
– Идём вместе.
Ныряя в подвалы, в пробоины стен, в подворотни, перескакивая заборы, мы перебегали вперёд. На мне рубашка взмокла, плечи и ноги ныли от ушибов. Вышли на перекрёсток у кирки. Не успел я осмотреться, как возле меня бешено взметнулась земля, с треском упало дерево. Всё покрылось пылью, ветром обдало лицо, с воем пронеслись осколки. На голову мне посыпались обломки кирпичей и извёстка.
Опомнившись, я бросился во двор, но в воротах остановился. Навстречу мне бежал высокий красноармеец. Одна рука его болталась, с неё текла кровь. Он потрясал кулаком и что-то кричал. Где-то коротко прострекотал автомат. Красноармеец не добежал до меня, покачнулся и плашмя упал на камень.
Я выскочил из ворот на улицу. Здесь лицом к лицу я столкнулся с девушкой.
– Стой, куда ты? – я обрадовался, узнав в девушке экспедитора штаба дивизии Олю Никитину.
– Как куда, на НП, газеты несу с приказом товарища Сталина.
– Я говорю, куда ты, в такой огонь? Оля засмеялась.
– А может, всё время так будет, что же ждать, когда кончится? Ладно, иду, а то некогда.
Она махнула мне рукой и скрылась в разрушенном доме. Я повернул влево и увидел связного стрелкового батальона капитана Давыдова.
– Далеко до вас?
– Нет, теперь близко.
Мы пробежали квартал. В следующем квартале кипел бой. Людей не было видно, а всё грохотало, гудело, словно это разговаривали одни камни между собою. Мы пробежали двор, взобрались на груду камней, нырнули в яму. Под землёю было темно и сыро. Мы держались за стены. Ощупью пробираясь в глубь подземелья, спутник мой светил фонариком и что-то бормотал. Мы сворачивали вправо, влево, шли прямиком, и, наконец, завиднелся конец пути. Боец указал мне рукой вперёд, объяснил: