Впрочем, это лирика. А передать хотелось бы романтику гражданской войны. В кадре – заставка, на которой тяжелые, тревожные облака. И надпись рубленым шрифтом: «Шел 1919 год…» А мы-то уже в кино насмотрелись, что такое революционная стихия. Музыку подобрали соответствующую, благо звукорежиссеры были опытные. Но действия-то в кадре нет. А действия хочется! Из нас уже тогда экшн так и пер… Но какой экшн при тогдашних технических возможностях!.. И тут меня озарила первая режиссерская находка.
– Вот тебе сигарета, – сказал я помощнику режиссера, – пускай в кадр дым. А музыка все передаст. Шостакович все-таки…
И вот включили камеры, пошла музыка… Помощник пускает дым… Сплошной экшн! И тут наш курильщик закашлял – это была его первая сигарета в жизни. Кашель устремился в эфир.
А трансляция-то прямая!
Мне кричат:
– Скажи, чтобы не кашляли!
А как сказать? Микрофон включен, я – оператор, стою за камерой… Показал кулак – помощник реагирует, как нормальный курильщик на предупреждение Минздрава. И тогда настает звездный час Людмилы Михайловны. Она, пытаясь мне помочь, делает такой жест рукой, который в сочетании с ее сумкой, напоминавшей больше нищенскую, а не санитарную, можно было трактовать вполне однозначно:
– Подайте на пропитание…
И тут в студии раздался смех, заглушивший кашель. Но пьеса-то – революционная! А смех на революционную тему был чреват последствиями. Так что надо отдать должное нашим зрителям, – они проявили полную идеологическую несознательность: ни одного письма, ни одной жалобы на нашу трансляцию ни в высокие, ни в низкие инстанции не поступило! Зрители любили свое телевидение, прощая ему всё.
Я не знаю, помнит ли этот эпизод Людмила Михайловна, но я помню, как спустя много лет, уже став известной актрисой, она сказала:
– Лёнечка, у вас я научилась работать так, чтобы камера меня любила.
И да простят мне нескромность, но я горжусь, что эта камера была телевизионной!
Еще вспоминается самое начало работы в большой студии. Тогда в Челябинск приехал замечательный театр музыкальной комедии из Свердловска. Блистательные актеры, интереснейший репертуар. Решено было выдать в эфир один из гастрольных спектаклей – оперетту И. Кальмана «Сильва». Соорудили декорацию. И вот трансляция. Прямой эфир. Никакой записи. Никаких дублей. Все набело. Работают аж два оператора! Между прочим, их работа была намного трудней, чем у нынешних. Сравнивать тогдашнюю камеру и современную – все равно, что поставить рядом рацию и мобильный телефон. Профессионалы поймут: сейчас один варио-объектив заменяет четыре. А у прежних телекамер нужно было поворачивать барабан, как в револьвере, по мере необходимости меняя объектив. Но разве тогда думалось о технических сложностях?! Душа так и пела:
– Мы молоды, горим желанием творчества! Черно-белое телевидение кажется цветным! Какие актеры снимаются у нас! И среди всей этой художественной эйфории существую я, несказанно гордый тем, что, будучи новичком, все знаю и понимаю в телевизионной кухне!
И вот, ко мне подходит известнейший комик:
– Молодой человек, вы хорошо знаете телевидение? Я пробую смутиться:
– Не очень…
А сам демонстрирую эрудицию:
– Это у нас первый этаж, здесь – студия, а наверху – пульт, там сидит режиссер, там – стойки с аппаратурой.
Артист понимающе кивает:
– Умница! Но я не это имел в виду. Где тут у вас туалет?
В кадре и за кадром
К счастью для телезрителей, специфику работы на телевидении знают только те, кто в нее окунулся. Для «неокунувшихся» можно привести пример. Вот, отечественные спортсмены после очередной провальной гонки оправдываются: