— Ах ты ж…— тихим баритоном прохрипел парень опасно глядя на мою наглую улыбку. Я прекрасно осознавала, что играю с сильным огнём, что при неосторожном обращении, мог сжечь меня дотла. Но от этого чувства порочного азарта, лишь всё сильнее и сильнее накалялся и просто не давал шанса на отступление.
Да и к тому же, я не хочу, чтобы Лука забывал, что я тоже могу гореть не хуже лесного пожара в летний жаркий день. Не будет вредным лишний раз напоминать ему об этом.
Но, кажется Куффен никогда об этом и не забывал. Сладостно вскрикнув и прикусив до боли губу, я крепко обняла парня за шею, когда тот чуть приподняв меня над полом, раздвинул ноги и нежным рывком вошёл в меня, изнутри обжигая своей безумной страстью. В этот момент я напрочь потерялась с реальностью, видя перед собой только это прекрасное лицо с отточенными чертами и милым ярко-алым румянцем, и этот лихорадочный блеск в опасных глубоких глазах Луки. Я громко стонала кусая парня за ключицы и царапая ноготками его спину, пока тот, с каждым толчком всё сильнее вжимал меня в стену.
Отдыхая на коленях Луки, и упиваясь от нежных прикосновений его широкой руки, что скользила по моим волосам, гладила мои щеки и шею, я задумчиво глядела на целую коллекцию разнообразных ножей, что красивой аркой висели на тёмной стене у Рихарда в комнате, над мягкой кроватью. Блеск многофигурных лезвий завораживал, а разнообразные рукоятки так и манили к ним прикоснуться. Столько ножей и каждый из них по своему уникальный, от размера длины лезвия до необычной формы рукоятки.
Смотря на них, в памяти невольно всплывали воспоминания о тех длинных историях из жизни парня, что невзначай рассказывал Лука, когда мы оставаясь наедине, наслаждались тишиной, спокойствием и компанией друг друга. Таких желанных моментов, к сожалению, было слишком мало, меньше чем хотелось, но все они сохранялись в моей памяти ярче всего и занимали отдельное место в моем сердце, вызывая, лишь приятный трепет и согревающее душу тепло.
Но сами истории были не всегда хорошим поводом, чтобы о них вспоминать. Скорее в край да наоборот. Куффен не любил говорить про свою жизнь, а тем более про свою семью, но в какой-то момент всё же решился, посчитав, что я более чем имею право знать о нём намного больше. Да и к тому же, он верил, что так сможет, если не помочь себе морально, то хотя бы точно облегчит ту ношу, что он так ответственно и непоколебимо носит на своих плечах.
Конечно, не трудно догадаться, что всех тех, кто являются участниками банды «Sonne», их связывают убийства, психические расстройства, и годы пройденные через психиатрические больницы, поэтому, узнав о том, что Лука в свои шестнадцать лет попал в дом умалишенных, по причине хладнокровного убийства Теодора Питресона путём нанесения тому двадцати восьми ударов, кухонным ножом, я сильно не удивилась.
Теодор Питерсон, или же как его любит называть сам парень, а именно: «мразь, недостойная жизни» — приходился Куффену отчимом, которому, после смерти его матери Анарки Куффен, досталась развалюха в виде корабля, сломанная гитара и опека над её отпрысками. Мать четырнадцатилетнего Луки и двенадцатилетней Джулеки от постоянных унижений и откровенного абьюза со стороны Теодора, не выдержала морального и физического насилия, наложила на себя руки и скончалась от сильной передозировки снотворного. Увидев бездыханное тело любимой матери, в сознании парня тогда, что-то безвозвратно щелкнуло.
Ему всегда нравились ножи. Их холодная и опасная красота и мгновенная алая струйка крови при неаккуратном использовании хорошо заточенного лезвия. Парень часто точил кухонные ножи, и всегда проверял их остроту не жалея своих пальцев. Они всегда вызывали в нём необъяснимые чувства, и именно они всегда помогали ему справиться с моральной болью, причиняя физическую.
Бывает, когда ты не можешь кричать, но боль со всей силы бьёт по легким, сдавливая их и гортань, сложно хоть что-либо понимать и думать, кроме всего плохого. Разум помутняется. Ты перестаёшь контролировать ситуацию и непонятно как, в твоих руках появляется нож, такой блестящий и острый, а руки ноют и дрожат от большого множества порезов. На душе всё так же тошно и противно, но то давление ушло, вместе с кровью и смехом…
В те годы Лука всей душой ненавидел своего отчима. Он никогда ему не забудет того, что он сделал с матерью, до чего довёл эту сильную и всегда неунывающую женщину, которая всегда, на холодную голову, могла найти выход из любой ситуации. Но, ничто не вечно. Этот урок, Куффен так же хорошо усвоил, как и остальные, что подарила ему жизнь.
Он много терпел, до тех пор, пока не стал замечать странное поведение Джулеки. Сердце его наполнилось ненавистью, отвращением и жаждой убивать, когда, после большого количества разговоров, парень узнал, что этот сукин сын домогался до Джул, лапал и шантажировал. Девочка умоляла своего брата, чтобы тот не лез, не смел подходить и разговаривать с этим отвратительным человеком. Меньше всего ей хотелось вновь слушать ругань, и видеть избиение близких ей людей.
Но все уговоры были четны. Лука не думая, уверенно направился в гостиную, где пьяным восседала на диване эта грязная крыса, что вытирая рот засаленной футболкой, лениво переключала каналы телевизора. Он также не забыл по пути зайти на кухню и взять оттуда, хоть и грязны, но идеально наточенный нож. Он знал это, ведь собственными руками его наточил пару дней назад.
Парень прекрасно помнил тот момент. Те эмоции и действия, слова и запахи. Он помнил всё до мелочей, и даже затуманенный разум не помешал ему получить большое удовольствие от процесса. Тогда, то, что он делает, как поступает, для него, это всё, казалось правильным. Лука думает так и по сей день. Конечно, он бы мог поступить по совести и засудить эту мразь, все доказательства у него были. Но вспоминая то, с каким безразличием и презрением отнеслись к его матери, когда та, отчаянно ища спасение, заявила на Теодора, и как равнодушно закрыли глаза на её самоубийство, даже не притрагиваясь к этому делу. Им было всё равно, и искать у них спасение было бессмысленным, а может даже и губительным…
В любом случае, всё это стало хорошей возможностью для того, чтобы упечь паренька в больницу для душевнобольных. После этого, опека над Джулекой перешла на плечи её старой бабушки по материнской линии, которая с двадцати лет была прикована к инвалидной коляске. Спустя два года она умерла от рака легких. Джул должны были отправить в детский приют, но к тому моменту Лука уже был на свободе.
— Хочешь их подержать? — неожиданный вопрос резко вырвал меня из раздумий. Я вздрогнула и перевела взгляд на довольное лицо Луки. В его глазах плясали огоньки любопытства, а на губах играла лукавая улыбка.
— Ты о чём? — я моргнула с немым вопросом в глазах. Похоже я так сильно задумалась, что в какой-то момент потеряла связь с реальностью. Лука усмехнулся и погладил меня по голове.
— Я о ножах, с которых ты глаз не сводишь. — он поднял руку и почти невесомо проведя пальцем по краю переливающегося стального лезвия, взялся за чёрную резную рукоятку и легко снял его с маленьких петель.
— Вот возьми, только осторожно, они очень хорошо заточены. — парень немного покрутил в руках тускло-серый ножичек, любуясь своей работой и медленно протянул его мне.
Я осторожно взялась за рукоять одной рукой, второй я так же провела по стальному и довольно острому лезвию. Меня в мгновенно наполнило противоречивыми чувствами. Восхищение — от завораживающей холодной красоты ножа, с этими переливами и необычными ладно выточенными узорами на рукояти, и будоражащий страх от осознания, что в одних руках эта вещь способна создать кулинарные шедевры, а в других мучительно лишить жизни. У меня пробежали мурашки и перехватило дыхание.
Он напоминал мне Луку, а точнее Рихарда — такой же опасно холодный, и завораживающе красивый. И так же мог спокойно приготовить прекрасный ужин, или же безразлично убить, если нужно было. По телу пробежала знакомая дрожь возбуждения и остановив палец на острие ножа, я чуть надавила и скользнула рукой.
Палец тут же защипал и по коже пробежала небольшая алая струйка крови. Она была горячей и причудливо извивалась по всей длине пальца. Я поняла, что ранка получилась чуть глубже, чем я предполагала.
— И правда, наточено очень хорошо. — услышав тихий смешок парня, я виновато улыбнулась. Лука вздохнул и томно проговорил:
— Кажется, я не просил о тест-драйве. — он ловко вынул из моей руки нож и нежно взяв мою кисть, он поднёс к своим губам мой кровоточащий палец. Его горячий язык легко прошёлся вдоль моего пальца убирая алую кровь. Мои щёки залились пунцовым цветом, а коленки предательски дрогнули.
— Больной ублюдок…— тихо проговорила я, чувствуя нарастающий жар ниже живота. Услышав мои слова парень лишь довольно улыбнулся и быстро поцеловал меня в губы. «Вот же гад, ещё и дразнит меня!».
Я мило хихикнула, когда Лука, достав из тумбочки детский разноцветный пластырь с божьими коровками, безоговорочно приклеил его мне на палец и чмокнул меня в лоб.