В первые месяцы войны восточная часть Средиземного моря также превратилась в театр войны, значение которого все возрастало.
Уже 3 августа, когда было получено известие о заключении союза с Турцией, я добился того, что нашему средиземноморскому соединению был дан приказ пробраться в Константинополь, хотя «Гебен» и «Бреслау» возбуждали некоторые сомнения в Генморе. 5 августа этот приказ был отменен, ибо наше посольство в Константинополе сообщило, что при существующем положении появление там наших кораблей не является желательным. Корабли получили указание зайти в Полу или попытаться пробраться в Атлантику{200}.
Еще с мирного времени между нами, Австрией и Италией существовало соглашение, по которому в случае войны все наши военно-морские силы должны были соединиться в Мессинском проливе для действий против Двойственного союза. По предложению Италии верховное командование флотом Тройственного союза{201} должно было быть поручено австрийскому адмиралу Гаусу; не буду касаться вопроса о том, было ли это решение принято всерьез. Кайзер особенно гордился нашей средиземноморской эскадрой; я же очень сожалел об отсутствии в Северном море «Гебена». Когда после успешного обстрела прибрежных городов Алжира «Гебен» и «Бреслау» пришли в Мессину, они не нашли там ни итальянцев, ни австрийцев, а Италия, объявившая строжайший нейтралитет, едва разрешила нам произвести в Мессине одну бункеровку. У обоих выходов из пролива крейсировали вражеские корабли. Поскольку Австрия еще не объявила войны ни одной из враждебных нам держав, австрийский флот не мог оказать помощи из-за формальных затруднений. В ответ на требование имперского морского ведомства министерство иностранных дел сообщило 5 августа пополудни, что им дано указание нашему послу в Австрии категорически настаивать на объявлении войны. Вечером было получено известие о том, что по мнению командующего австрийским флотом, последний не может прийти нам на помощь вследствие общего положения, расстояния и недостаточной боевой готовности – характерный штрих нашей политической подготовки к войне. При таких обстоятельствах решено было телеграфировать адмиралу Сушону, что он может пробиваться куда найдет нужным. Исходя из первого приказа, он тогда взял курс на Константинополь.
Его удачный прорыв окончательно решил турецкий вопрос. Если перед войной наша восточная политика казалась мне неправильной, ибо я считал, что выйти из политического окружения мы могли только с помощью России, то все соображения этого рода отпали, как только мы оказались в состоянии войны с нею. В соответствии с этим я поддерживал Турцию всеми доступными мне средствами. Ее слабость не позволяла ей долго сохранять нейтралитет. Прибытие наших кораблей привело к тому, что Турция оказалась с нами, а не против нас. Последовавшая затем поддержка Турции нашим флотом в самых тяжелых обстоятельствах представляет собой самостоятельную главу его истории. Здесь я укажу только на то, что наш флот принял существенное участие в славной обороне Дарданелл и, таким образом, способствовал спасению Константинополя{202}. От спасения же его завиcела судьба Балканского фронта, столь важного для центральных держав. Путь в Россию через Средиземное море остался закрытым. Свободное сообщение с Передней Азией позволило нам создать дополнительную угрозу Англии в Египте и Месопотамии и отвлечь туда значительные силы и морские перевозочные средства англичан. Сухопутный образ мыслей часто мешает немцам понять, что предпринятая англичанами попытка форсировать Дарданеллы при помощи флота была произведена с недостаточными силами и провалилась только потому, что наш флот заставил Англию сосредоточить большую часть своих кораблей в Северном море. Таким образом, наш флот издали защищал Турцию. Мы помогли также Австрии посылкой подводных лодок и созданием баз в Поле и Катарро.