Весной 1936 г. Гитлер вместе со мной осматривал отрезок автобана. Разговаривая со мной, он между делом проронил: «У меня есть еще один строительный заказ. Самый большой из всех». На этом и закончилось. Больше он ничего не сказал.
Он от случая к случаю набрасывал какие-то идеи по реконструкции Берлина, но только в июне Гитлер показал мне план городского центра Берлина. «Я долго и подробно объяснял обербургомистру, почему эта новая улица должна быть шириной 120 метров, и вот он чертит мне какую-то шириной всего 90 метров». Липперта не воодушевили строительные планы Гитлера. Сначала Гитлер только был раздосадован и назвал Липперта мелочным, неспособным управлять мировым городом, еще более неспособным понять уготованную ему роль в истории. С течением времени эти замечания усилились: «Липперт неумейка, идиот, неудачник, нуль». Удивительно было, что Гитлер все же никогда не проявлял свое недовольство в присутствии бургомистра и никогда не пытался убедить его. По-видимому, он тогда уже разлюбил кропотливое занятие излагать всем причины. Через четыре года, после прогулки от Бергхофа до чайной, где он вновь возбужденно говорил о Липперте, он велел соединить себя с Геббельсом и категоричной форме приказал ему сменить своего обербургомистра.
Вплоть до сентября 1936 г. Гитлер по-видимому намеревался поручить берлинским властям работу над генеральным планом реконструкции Берлина. Теперь он велел мне прийти и, не долго думая и совсем неторжественно дал мне задание: «Этот город Берлин никуда не годится. С настоящей минуты над проектом будете работать Вы. Возьмите с собой этот чертеж. Когда у Вас что-нибудь будет готово, покажете мне. Для этого, как Вы знаете, у меня всегда есть время». Как мне сказал Гитлер, его мечты о сверхширокой улице возникли при изучении далеких от совершенства планов реконструкции Берлина, которые в 20-е годы побудили его развивать собственные идеи. 1 «» Уже тогда он, по его словам, принял решение перенести Ангальтский и Потсдамский вокзалы на южную оконечность Темпельхофского поля, это высвободило бы значительную площадь, занимаемую в центре города путевым хозяйством. С ограниченным сносом зданий от Аллеи Победы получалась парадная улица длиной 5 километров с монументальными зданиями.
Все архитектурные масштабы Берлина буквально взрывались сооружением двух зданий, которые Гитлер хотел воздвигнуть на этой новой парадной улице. На ее северном конце, поблизости от рейхстага, он планировал построить огромный дворец собраний, купольную постройку, в которой могло поместиться несколько римских соборов святого Петра. Диаметр купола без промежуточных опор должен был составлять 250 метров. Под ним на площади около 38000 кв. м могли одновременно собраться стоя 150000 человек.
Уже при этих первых обсуждениях, когда наши градостроительные проекты находились еще в самом начале разработки, Гитлер считал, что он должен объяснить мне, что при определении величины дворцов собраний нужно отталкиваться от средневековых представлений. Ульмский собор, например, говорил он, имел площадь 2500 кв. м; когда его начали строить в XIV веке, в Ульме было всего 15000 жителей вместе со стариками и детьми. «То есть они никогда не заполнили бы это помещение. Напротив, для миллионного города Берлина зал на 150000 человек можно считать маленьким».
Немного поодаль от Южного вокзала Гитлер хотел в качестве противовеса этому залу воздвигнуть Триумфальную арку, высоту которой он определил в 120 метров: «По крайней мере, это будет достойный памятник нашим погибшим в мировой войне. Имя каждого из наших погибших 1,8 миллионов будет высечено на граните. Все-таки что за недостойная штука этот берлинский Памятник республики. Как убого и недостойно великой нации». Он передал мне два чертежа на маленьких карточках: «Эти чертежи я сделал десять лет назад. Я все это время берег их, потому что никогда не сомневался, что в один прекрасный день построю их. И вот давайте осуществим это».
Сравнение с изображенными там людьми показывает, объяснял Гитлер, что он уже тогда предусматривал диаметр купола свыше 200 метров, а высоту Триумфальной арки свыше 100 метров. Ошеломляли не столько масштабы, сколько удивительная одержимость, с которой он проектировал монументальные триумфальные сооружения, когда у него еще не было ни искры надежды на их осуществление. И скорее чудовищным кажется мне теперь то, что он в мирное время, уверяя всех в своей готовности к взаимопониманию, начал осуществлять планы, которые можно было представить себе только в связи с военными гегемонистскими претензиями на господство.
«Берлин — крупный город, но не мировой город. Посмотрите на Париж, самый красивый город в мире! Или даже Вену! Это города со своим лицом. А Берлин не более чем беспорядочное скопление зданий. Нам надо превзойти Париж и Вену», — говорил он во время ставших частыми совещаний, в большинстве случаев проходивших в его квартире рейхсканцлера. Прежде чем начать, мы обычно удаляли всех других посетителей.
С планами Вены и Парижа он подробно ознакомился в предыдущие годы. Во время наших дискуссий он вспоминал их в мельчайших подробностях. В Вене он восхищался таким творением зодчества, как Рингштрассе, с ее большими домами, ратушей, парламентом, концертным залом; или Хофбургом и музеями. Он мог в правильном масштабе изобразить эту часть города и понял, что парадные здания, как и памятники, должны быть доступны обзору со всех сторон. Этими сооружениями он восхищался, даже если они не вполне соответствовали его представлениям, например, неоготическая ратуша: «Здесь Вена представлена достойно. Напротив, возьмите берлинскую ратушу. Берлин получит еще более красивую, чме Вена, можете на это положиться».
Еще большее впечатление на него производили широкие улицы и новые бульвары, созданные в Париже Жоржем Е.Хаусманом с 1853 по 1870 г.г. и стоившие 2,5 млрд. франков золотом. Он считал Хаусмана величайшим градостроителем в истории, но надеялся, что я его превзойду. Многолетняя борьба Хаусмана заставляла его ожидать, что и генеральный план реконструкции Берлина встретит сопротивление, только благодаря его авторитету, как он считал, удастся осуществить его.