Штюрмер на первых порах совмещал должность председателя совета министров с обязанностями министра внутренних дел. Это, однако, продолжалось недолго, всего лишь несколько месяцев. Да и в это короткое время он возложил управление делами министерства на своего товарища гр. A. A. Бобринского, одного из своих близких друзей по Государственному Совету, который и докладывал вопросы, касавшиеся внутренних дел, без всякого участия самого министра. У лиц, присутствовавших при этих докладах, создавалось впечатление, что как докладчик, так и сам министр были одинаково чужды их предмету.
Министерство внутренних дел не удовлетворяло честолюбия Штюрмера. Оно представлялось ему слишком ответственным, с одной стороны, и слишком скромным, малозаметным и, в общем, неблагодарным, с другой. Поэтому он сосредоточил свои желания на министерстве иностранных дел, которое, как ему казалось, должно было дать большее удовлетворение его тщеславию. Он не задумывался над трудностями, которые ожидали его в совершенно неизвестной ему области государственного управления, намереваясь возложить всю тяжесть работы на своих будущих сотрудников и предоставляя себе пожинать одни лавры. В сравнительно короткий срок ему удалось осуществить свои планы. Мне ещё придётся вернуться к истории моей отставки. Дипломатическая карьера Штюрмера была менее продолжительна, чем он ожидал. Я не буду входить в разбор его деятельности у Певческого моста [27]. Она была анекдотического характера и оценена по достоинству иностранными представителями в Петрограде.
Глава XIV Мой проект конституционного устройства в Польше. Представление его Государю. Неутверждение его советом министров. Как разрешила польский вопрос русская революция. Современная Польша
Я рассказал здесь историю моей попытки построить положение Польши в составе Русской империи на началах автономии. Неудача этой попытки, которую я приписываю отчасти слабой политической подготовке большинства моих товарищей по совету, отчасти их нерасположению ко мне, не убедила меня в несвоевременности моего почина. Развитие военных операций, в конечный успех которых я твёрдо верил, невзирая на тяжелое положение нашей армии в 1915 году, зависевшее, как я думал, от временных причин, укрепляло меня в мысли, что оставлять далее на произвол судьбы положение нашей важнейшей окраины было бы сопряжено с опасностью для империи.
Разочарование и тревога поляков после очищения нами Царства Польского и занятия немцами Варшавы достигли крайней степени. Многие из них изверились в нашей способности защитить их от натиска германцев и даже в нашем желании сделать что-либо, чтобы вознаградить их за подъем духа, с которым они стали под наши знамена для общей борьбы против немцев [28] и за те тяжёлые нравственные и материальные жертвы, которые выпали на долю Польши с первых же дней войны. Я не сомневался, что германское и австро-венгерское правительства используют это положение в ущерб России путем лживых обещаний, на самом же деле для более или менее скрытого присоединения польских земель, лежавших по ту сторону их границ.
Недоверие поляков к немцам, имеющее глубокие исторические корни, было мне хорошо известно, и я был уверен, что они нелегко поддадутся германскому соблазну. Тем не менее положение польского народа было настолько тяжело, что можно было опасаться, что, разочаровавшись в нас, они с отчаяния бросятся в объятия немцев, предпочитая искать помощи у врагов, чем оставаться беззащитными между двух огней и, может быть, погибнуть. Само собой разумеется, что Польша могла получить то наиболее ценное благо, которого она страстно желала, — национальное объединение, — только от России. Сознание того, что центральные державы не только не заинтересованы в этом объединении, но наоборот считают его для себя крайне опасным, и что поглощение ими русской Польши могло привести только к новому разделу между ними польских земель, должно было бы служить гарантией против возможности необдуманного шага со стороны поляков. Но ручаться нельзя было ни за что в то время, когда русские силы удалялись все более от Польши, а немцы успели занять не только её, но и значительную часть Белоруссии. Надо было во что бы то ни стало, раньше, чем центральные державы успели под видом призрачного восстановления Польши, приступить к её окончательному расчленению, чтобы Россия объявила голосом своего Государя, как она понимала национальное возрождение польского народа. Надо было не довольствоваться на этот раз изложением одних общих принципов этого возрождения, вроде объединения раздробленного тела Польши, свободы её религиозной жизни и развития национальной культуры, но обеспечить её возврат к политическому существованию, дав ей для начала государственное устройство, основанное на полном внутреннем самоуправлении. Будущее, вероятно, далекое, разрешило бы окончательно польский вопрос и развязало бы те узы, которые соединяли судьбы России и Польши и которые как той, так и другой одинаково были в тягость. Но надо было торопиться бросить луч света в темноту русско-польских отношений и нравственно облегчить полякам тяжёлую пору германского нашествия.