Среди этих вопросов был в ту пору один, который требовал уже тогда особенно внимательного к себе отношения и мог получить должное рассмотрение только при личном свидании между нами.
Это был вопрос о создавшемся в течение зимы 1911–1912 годов Балканском союзе, заключенном если не по почину русского правительства, то с его ведома и согласия. Зародыш сближения балканских народов для защиты своих интересов относится к началу 1909 года, т. е. ко времени того же Боснийско-Герцеговинского кризиса, о котором я уже неоднократно упоминал и который оставил столько горечи в душе сербского народа. Почин переговоров по предмету этого сближения был сделан сербским министром иностранных дел Миловановичем, ездившим с этой целью в Софию. Хотя все внимание Фердинанда Кобургского и его правительства в это время было сосредоточено на вопросе о признании державами болгарской независимости и на Младотурецкой революции, разразившейся в Константинополе, сербское предложение не было отвергнуто в Софии, и Малинов, тогдашний глава болгарского правительства, просил Миловановича заняться дальнейшей разработкой проекта Сербо-Болгарского соглашения. Вскоре, однако, в обмене мыслей между Белградом и Софией произошла заминка, которую сербы объяснили, не без основания, нежеланием Фердинанда Кобургского навлечь на себя неудовольствие австрийского правительства сближением с Сербией, к которой Эренталь продолжал относиться с прежней непримиримостью, несмотря на одержанный им незадолго перед тем дипломатический успех.
Всякая попытка сближения между собой балканских народов по соображениям, изложенным выше, должна была встретить сочувствие и поддержку русской дипломатии. Так, и в данном случае наши представители в Белграде и Софии получили инструкцию содействовать, в пределах должной осторожности, сербскому почину соглашения, польза которого казалась тем более очевидной, что в это время начала обозначаться возможность заключения военной конвенции между Турцией и Румынией, которая, если бы ей суждено было состояться, явилась бы серьёзной угрозой по отношению к Болгарии.
После продолжительных затяжек и колебаний со стороны Фердинанда Кобургского 29 февраля 1912 года между Болгарией и Сербией было подписано соглашение «для оказания взаимной помощи и для охраны общих интересов на случай изменения status quo на Балканах или нападения третьей державы на одну из договаривающихся сторон». Об этом, наши послы в Париже и в Лондоне известили французское и английское правительства с просьбой хранить данное сообщение в строгой тайне. Самый текст Сербо-Болгарского соглашения был сообщен г-ну Пуанкаре полгода спустя при личном моём свидании с ним во время его пребывания в Петрограде, так как я опасался переслать его полностью в Париж до этого времени из боязни проникновения во французскую печать слуха об этом секретном соглашении и возможной в этом случае её нескромности, чему было уже несколько примеров.
В оценке этого дипломатического акта между французским председателем совета министров и мной произошло разногласие, которое было прямым и, может быть, неизбежным последствием различия точек зрения, с которых мы смотрели на самый факт заключения Балканского союза. Г-н Пуанкаре усматривал в нём прежде всего опасность балканской войны и потому обращал своё главное внимание на отрицательные его стороны, которых было немало и на которые и я не мог закрывать глаза. Но помимо этих отрицательных сторон мы видели в этом союзе ещё многое другое, что побуждало нас относиться к нему сочувственно и признавать за ним очень большое политическое значение.
Я уже имел случай сделать выше общую характеристику нашей балканской политики. Её главной целью было, как сказано, обеспечение свободного развития призванных Россией к самостоятельному политическому существованию балканских народов. На пути к достижению этой цели было, однако, много препятствий. Прежде всего ему мешали согласованные усилия германской и австро-венгерской политики, из которых каждая преследовала в борьбе со славянским элементом на Балканах свои собственные цели, причём их связывала общность противника, которого так или иначе надо было сломить и устранить. Помимо этих внешних помех торжество идеи господства балканских народов на Балканском полуострове тормозилось также в значительной степени их взаимными между собой раздорами на почве соревнования в Македонии, ещё не дождавшейся своего освобождения от турецкого ига. Поэтому в глазах русской политики первая серьезная попытка полюбовного размежевания взаимных интересов сербов и болгар в этой спорной области, которая, очевидно, не могла ввиду роста национального самосознания македонского населения не разделить в более или менее близком будущем участь прочих владений Турции на Балканах, имела особое значение, ускользавшее от наших западных союзников и друзей. Ожидать от русской дипломатии отрицательного или только безразличного отношения к подобной попытке было неразумно. Не сделать ничего для облегчения достижения Сербией и Болгарией их целей значило для России не только отказаться от завершения своей исторической миссии, но и сдать без сопротивления врагам славянских народов занятые вековыми усилиями политические позиции.