К. Д. Бальмонт, Е. К. Цветковская, Мирра Бальмонт с семьей И. С. Шмелева. 1920-е гг.
Бальмонт продолжал жить в Бретани, у океана. «Не могу достаточно насытиться красотой океана, сосен, полей и виноградников, благородной тишиной и безлюдьем, своей творческой пряжей». За этот год Бальмонт написал две новые книги стихов — «Пронзенное облако» и «Революционная поэзия Европы и Америки».
Нам в Москве в эти годы жилось трудно. Мы с О. Н. Анненковой давали уроки иностранных языков, были в постоянных поисках литературной переводной работы. Бальмонт знал об этом из моих писем и сочувствовал нам, принимал к сердцу все наши удачи и неудачи, стараясь всячески облегчить нам жизнь, хотя ему тоже жилось нелегко. То и дело он пишет: «сидим без грошиков, но еще дышим», «тяжко, монет совсем нет, но уповаю, скоро будут» и так далее.
Он искал для нас в Париже книги, подходящие для переводов у нас, прочитывал и высылал со своими впечатлениями. Посылал нам каждый месяц «Ару» (помощь Америки русским){95}, посылки со всякой съедобой: рисом, чаем, сахаром, какао, сгущенным молоком, жирами. Это были дорогие подарки, которые Бальмонту нелегко было оплачивать из своих скудных заработков. При каждом дополнительном получении денег он посылал нам двойную посылку. «Для меня такая радость знать, что эти сотни франков, превращенные в доллары, через две-три недели превратятся в вашем московском обиталище в дни настоящего довольства: не знаю большей радости, чем доставлять любимому существу улыбку и покой». Живя на берегу моря, ему приходилось ездить в ближайший город, чтобы перевести деньги в Париж, откуда посылались эти посылки. И он никогда не пропускал случая это сделать. При одной оказии в Россию он сам поехал в Бордо выбрать мне костюм, помня мой вкус и даже размеры. И очень мне угодил. Я ношу этот черный костюм до сих пор. Он очень волновался, когда через год эти «Ара» прекратились. Он тотчас же выискивает возможность посылать мне нансеновские посылки{96}, которые были и меньше и хуже, но он высылал их в двойном количестве и деньги мне переводил, уделяя из своих малых доходов.
Понемногу Бальмонта начали печатать за границей на французском языке; в «Monde nouveau» [152] появились статья Люси Савицкой о Бальмонте и перевод нескольких его сонетов. В «L’ Amérique Latine» [153] печатались его «Письма из Мексики». Несколько статей Бальмонта, написанных им по-французски (о Поле Моране, о Жалу и других современных романистах), напечатали в газетах. В Берлине один грузинский друг Бальмонта устроил в кинофирме сценарий к «Носящему барсову шкуру», написанный Бальмонтом перед самым отъездом из России. В это же время Бальмонта выбирают в почетные члены «Общества Руставели» в Берлине, задающегося целями изучения и развития грузинской культуры. Это общество взяло у него очерк о Руставели, чтобы издать отдельной книгой в сопровождении переводов на все европейские языки и некоторые восточные.
К концу 1922 года Бальмонт переезжает в Париж и радуется и городу, и людям. Он находит небольшую квартиру, но уже не в Пасси, а ближе к Латинскому кварталу: четыре комнаты, ванна, электричество, 600 франков в месяц. Это очень недорого. Она солнечная, тихая. Из окон видны пустынная улица и часть соседнего сада. Шум от повозок неистовый лишь раз в неделю, под утро, в базарный день. И так как квартал бедный, там не ездят «ненавистные» ему автомобили, «пакостные» автобусы и «отвратные» трамваи. Бальмонт долго еще не может устроиться с работой. Русская эмигрантская пресса ему кажется очень скучной, даже противной. Он стоит в стороне от нее, старается больше печататься во французских журналах. Он познакомился с Эд. Жалу, автором «L’ escalier d’ or» [154]. Роман Бальмонта должен печататься в «Ревю де Мари». Затем он приглашен читать лекции в Сорбонне. К концу зимы выходит его книга «Visions Solaires» в переводе Люси. Книга эта имеет в Париже очень большой успех. Хвалебные отзывы о ней в прессе Бальмонт посылает мне. Но он все больше и больше тоскует по России. Он писал мне из Парижа в 1921 году: «…Я уязвлен тоской нестерпимой. Я знал, что еду на душевную муку. Так оно и продлится. Что же, из сердечной росы вырастают большие мысли и завладевающие напевы. Я пишу. Мои строки находят отзвук и будут жить. Меня это больше не радует никак».
«Я хочу России, я хочу, чтобы в России была преображающая заря. Только этого хочу. Ничего иного. Здесь пусто, пусто. Духа нет в Европе. Он только в мученической России».