Все письма Бальмонта — их было сотни — я бережно хранила у себя. Когда в 1914 году я уехала из Парижа, где мы тогда жили, я отдала весь свой архив на хранение в банк «Crédit Lyonnais» [156]. Оттуда, через год, Бальмонт достал его по моей просьбе, но, так как переслать в Москву во время войны нельзя было, он оставил его у себя, верно. Что он с ним сделал — не знаю, как не знаю, что стало со всеми бумагами Бальмонта. Среди них должны быть и записные книжки Бальмонта, в которых он с 1893 года записывал все стихи, что писал. Книжек этих должно быть не меньше пятидесяти, я думаю. Бальмонт носил всегда одну в боковом кармане. Когда кончалась одна, он брал другую. Все они были в кожаных темных переплетах, одинаковые по виду и формату.
Из огромного количества писем, полученных мною от Бальмонта со всех концов света, у меня сейчас сохранилось случайно несколько писем от 1904 года, когда он уезжал из Парижа в Барселону на неделю. За эти дни я получила от него 7 писем и 5 телеграмм.
И затем уже все письма с 1914 года, когда я уехала из Парижа в Россию, а Бальмонт остался там из-за войны на 1914–1915 годы.
Часть 1916 и 1917 годов мы провели вместе в Москве. Бальмонт уезжал в эти годы в поездки по России: на Кавказ, в Сибирь, Японию. Оттуда его письма ко мне.
Весной 1917 года я уехал на Урал, в г. Миасс, куда он писал мне в продолжении четырех лет. Я не могла вернуться оттуда в Москву из-за гражданской войны.
Бальмонт уехал без меня в 20-м году за границу. И оттуда писал мне до 1934 года.
В моих «Воспоминаниях о К. Д. Бальмонте» я подробно говорю об этих письмах.
8 июня 1904. Тулуза
Здравствуй, милуня. Утро серое, скучное. Отдаю себе отчет, что мог бы в данную минуту видеть не ястребиное лицо моего соседа с сигарой во рту, а твое лицо, и невольное чувство тоскливости окутывает паутиной. Ну, ничего. Дорожная неизбежность. А что ты? Сейчас 9 часов. Ночь прошла отлично. Удалось спать все время, с малым дивертисментом в виде непроизвольных толканий некоторой старушки и о некоторую старушку. Решил, доехав до Жерон, не останавливаясь, проехать в Барселону. До свидания, дружок милый. Не скучай и не беспокойся. Напиши поскорее. Не урезывай себя в покупках, пожалуйста. Поклоны Елене и Максу{97}. Целую тебя и люблю. Твой К.
10 июня 1904. Барселона
Катя милая, я телеграфировал тебе сегодня. Умоляю тебя приехать или попросить приехать Елену, если ты не можешь. Я оплачу расходы. На меня напала тоска. Я не могу быть один. Ради Бога, не покинь. Барселоной восхищен. Красиво, ново. Милая Катя, отзовись. Я тоскую. Люблю тебя. Прости, что мало пишу. Твой К.
11 июня
Милая Катя, мне мучительно жаль, что я уехал один. То красивое, что я вижу, только ранит меня, некрасивое ранит вдвойне. Я уехал бы тотчас же обратно в Париж, но маленькое несчастье задерживает меня: я выронил из записной книжки мой чек. В «Лионском кредите» мне сказали, что это не означает утраты денег. С проволочкой я их получу. Но как? Я не знаю. Мне сказали, чтобы я написал об этом в Париж и в Москву. Если [это письмо] тебя застанет, пожалуйста, сходи в «Crédit Lyonnais» и спроси. Во всяком случае, я телеграфировал Полякову, чтобы он выслал мне денег, и надеюсь, что через несколько дней можно будет уехать…
Сейчас подали телеграмму. Какое мучение. Я мучаю тебя и мучаюсь сам. Я могу получить деньги только в понедельник или во вторник. Неужели я тебя не увижу? Катя, прости огорчение, но я сам тоскую. Я здоров тем не менее.
Катя, не тревожься. Я люблю тебя. Тотчас же по получении денег вернусь в Париж и оттуда в Москву или в Курск, куда мне назначишь. Завтра иду смотреть бой быков. Может быть, в понедельник можно будет уехать. Катя, целую тебя. Милая, милая, я люблю тебя. Твой К.
11 июня
Катя, милое счастье, если бы ты знала, какую боль вызвало во мне это слово impossible [157]. Мое легкомыслие преступно и не знает границ. Я не давал себе точного отчета, что я не увижу тебя до встречи в России. Мне так больно, что я уехал один. Никогда больше не повторю подобной вещи. Я вижу твое лицо, твои милые глаза. Сердце дрожит, я люблю тебя, и нет тебя со мной. Все теряет смысл без тебя, мир — жестокая панорама. Люди страшны, они мне страшно чужие. Я буду считать дни до встречи с тобой и буду любить, лелеять тебя, когда мы увидимся. Милая, не кляни меня, люби меня! Без тебя мне смерть и гибель.