Воспоминания

Я, кроме того, приехал в родной город: Уфа поразительно похожа на Шую. И встретил здесь Шухнина, фабричного инспектора Рокина, отлично знавшего моего отца, и мать, и Мишу и Гумнищи.

Вот, хоть нужно идти читать «Поэзию-Волшебство», хотел и не мог не написать этого. Скажи это Нюше, Леле, и Тане, и Александре Алексеевне. Я верю в звездные веления. Я верю в звезды. Катя моя. Беатриче моя. Твой К.

Сеаидо Сюнчелей — какой красивый звук!

1915. XI. 14. 7 ч. в. Пермь

Катя родная, сегодняшний день — фантазия. Вот где, среди снежных просторов, над широкою Камой, над равнинами, за которыми тянется на 15 верст сосновый бор, — и в торжественности своих решений — и в душевной взнесенности — я один, царственно один. Я убедил М. В. Долидзе уехать в Екатеринбург, добиться устроения там выступлений на обратном моем пути, а сам остался до ночи и еду в полночь, один, в Тюмень и в Омск.

Я бродил над застывшей рекой. Мысленно говорил с тобою, с Мушкой, с Еленой, с теми, кто любит меня в Грузии. Я смотрел на янтарно-хризолитные дали, где когда-то вот так бродили варяги. Я чувствовал, быть может впервые, все безмерное величие России, всю красоту ее, судьбинную, предназначенную.

Катя, я вернусь на декабрь — февраль в свои два дома, а в марте — апреле совершаю поездку с Меклером, уже ее организовавшим, — и вот точный путь: Петроград, Харьков, Екатеринослав, Оренбург, Томск, Барнаул, Новониколаевск, Иркутск, Благовещенск, Чита, Харбин, Владивосток, Хабаровск. 13 городов, и 13 ноября я подписал формальный договор, с неустойкой, что меня упасет от неожиданностей. Пасху буду в Японии. Меклер уже нанял помещения. Он был в Сибири 6 раз и знает ее и везде имеет связи. Я встретился с ним в твоем городе, Екатеринбурге, случайно, и с Н. А. Морозовым, которого он возил и ублаготворил всячески. Мы помирились. Буду писать, вернувшись — «Любовь и Смерть в мировой поэзии» и «Крестоносец Любви, Шота Руставели, певец Тамар». До поездки буду это читать в Москве. Милая, как далеко я от тебя, от вас, милые мои. Я целую тебя и радуюсь скорой встрече. Да хранит тебя и Нинику Тот, кто ведет нас всех. Обнимаю. Звучит колокол. Тону в пространстве. Твой К.

1915. XI. 15. 7 ч. в. Екатеринбург. Вокзал.

Не могу с тобой расстаться,
Катерина Черноглаз.
Дважды здесь пришлось скитаться
И приеду в третий раз.
Я мечусь вокруг Урала,
Но еще настанет день, —
И Сибирского опала
Свет блеснет: мой путь — в Тюмень.
«Ах, профессор!» Так, к Поэту,
Говорят ко мне сейчас.
«Можно Вашу взять газету?»
И мельканье жадных глаз.
Понимаю, знаю, девы,
Вам хотелось бы огня,
И влечете Вы в напевы,
Одинокого, меня.
Но мои златые кудри
И огонь зеленых глаз
Подойдут ли к Вашей пудре,
Не чрезмерны ли для Вас?
Я уж лучше, допивая
Свой лимонный крепкий чай,
Поспешу от Вас до края,
Где есть радость невзначай.
А пока — привет любимым.
Я волшебно одинок.
Путь бежит огнистым дымом.
Чу! Второй дают звонок!

Рыжан

1915. XI.16. Вечер, 7 ч. Тюмень, «Россия» № 1

Катя милая, получил здесь открытку от тебя. Я услаждаюсь безграничной тишиной и полным уединением. Ты можешь мне позавидовать. Здесь люди не беспокоят. И единственные звуки, которые слышу, тиканье стенных часов в коридоре (такой домашний звук) и время от времени хоровое пение солдат. Они много поют во всех этих снежных городах. Пойду сейчас опустить письма и буду чувствовать себя наедине с звездами и Ночью. Целую тебя, родная. Твой К.

1915. XI. 18. 4-й ч. д. Тюмень

Катя милая, Нюша, верно, уже сообщила из вчерашнего моего письма о разных переменах в сроках и планах. Я еще в утомительной неизвестности — жду категорической депеши от Долидзе, может быть, что-нибудь из потерянных выступлений наверстаем. Пока же я решил 22-го начать обратный путь в столицы и не думаю, чтоб это изменилось. Тюмень — глухой городишко. Однако и здесь собрались слушатели и нашлись друзья, знающие меня по Москве и Парижу. Провел очаровательный вечер в изящном доме Колокольниковой и чувствовал себя чуть не в Пасси. Ведь вот никогда не знаешь, что где найдешь. Сегодня «Океания», которая везде завоевывает безошибочно. Обнимаю. Шлю приветы. Твой К.