Я, кажется, еще не писал тебе, что мне предложили устроить 10–12 выступлений в октябре в Закаспийском крае (Баку, Самарканд, Бухара и пр.) с обеспечением в 2000 рублей и с правдоподобием добавочных 1000 или 2000 рублей. Вот именно эту поездку с ее тысячами мне хочется послать a todos los diablos [171] и устроиться совсем иначе, то есть во 1-x, не нуждаться в таких деньгах, во-2-х, заработать скромнее, но достойнее что-нибудь писательством. Я сейчас об этом думаю и верю, что придумаю.
С Пашуканисом{127} дела обстоят благополучно, но, к сожалению, он бессилен заставить типографии печатать. Выйдут только, наконец, «Горящие Здания» в количестве 10 000 экземпляров, и есть малая надежда к святкам напечатать «Будем как Солнце». Я буду получать от него по 300 рублей в месяц, а в летние месяцы по 400. Раньше это была бы благодать, теперь это скудная величина. Но я надеюсь столько же или больше получить в «Русском словаре», в «Утре России», в «Республике».
Я страшно соскучился о чтении, мне хочется читать книги по оккультизму и теософии, по естествознанию, по истории, по искусству. Хочу и буду, уже читаю.
Я не хочу принимать никакого участия в общественной жизни. Я очертил вокруг себя магический круг и возвращаюсь к тому себе, к тому я, который был с тобой в Сулаке и в Мерекюле.
Катя родная, больше ничто из свершающегося в России не имеет власти над моей душой. Я атом, и пусть буду атомом в своей мировой пляске, в своем едином и отъединенном пути.
Целую глаза твои и люблю тебя сердцем. Твой К.
1917. IX. 21. 9 ч. в. Москва
Катя милая, каждый раз, как я получаю от тебя письмо, таким красивым, благородным духом веет от твоих слов. Моя родная и прекрасная, я люблю тебя, и так мне ласково-мила твоя душа, вольная, и прямая, и лишенная мелких прахов и пыли.
Я пишу тебе сейчас два слова. О газетах. Тебе нужно самой написать простую открытку в редакции и сообщить тот № экземпляра, который ты получаешь (на адресе имеется), — тебе переадресуют. Или же пришли мне клочок адреса бывшего, я это сделаю здесь. Иначе нельзя.
Я послал тебе «Только Любовь». Пошлю и другие книги. Но разве я не дарил их тебе? И сонеты?
Милая, я продолжаю писать стихи. В «Утре России» я буду печататься правильно — и стихи, и проза. Для меня в этом радость. Душевное спокойствие и настоящая потребность.
Видаю людей мало. Видел Маргорю. Она мне показалась жалким обломком, утратившим какую-либо способность понимать Россию и русское. Да и ничего она вообще не понимает. Видел Вячеслава Иванова. Очарован им. Но он мудрый Лис с пушистым хвостом.
Дружок любимый, пошлю заказным путное письмо. Обнимаю тебя нежно. Твой К.
1917. 23 сентября. 10-й ч. н. Б. Николопесковский пер., 15
Катя милая, я писал тебе вчера бегло, хочу сейчас написать что-нибудь подробнее. Шлю тебе свой очерк «Вращение Колеса». Кира, которой я тоже посылаю все, что теперь печатаю, думает, что это очень нужно именно теперь, когда мы забыли, что мы — русские. Я не думаю больше, что нужно что-нибудь говорить и печатать, — не думаю, что это может оказать какое-нибудь заметное влияние, — но писать и печатать, это, кажется, одна из последних зацепок, удерживающих меня в жизни, во всяком случае, удерживающих меня в России. Без этого завтра же уехал бы в Японию. Впрочем, я, верно, туда и уеду в недалеком будущем.
Последняя связь моя с Россией, чувствую, порывается. Эта связь — лишь в силе воспоминания и в моей великой любви к русскому языку. Но мне неистово тяжко жить в России.
Я, по-видимости, прочно устраиваюсь в «Утре России» в смысле правильного сотрудничества. Редактор газеты Гарвей, ирландец родом, чувствующий большую ко мне нежность, хочет, чтоб я заведовал составлением еженедельных «субботников» (литературных). Думаю, что я возьмусь за это. Я буду, кроме того, раза два в неделю печатать небольшие очерки и стихи. Собираюсь даже посещать театры и писать заметки. Но из этого вряд ли что выйдет.
Кстати. Я был у Правдина и пойду на репетиции нашей «Саломеи» в качестве советчика. Малый театр ставит ее в нашем, вернее в твоем, переводе. Камерному театру приходится отказать. К сожалению, так как это вещь переводная и одноактная, вознаграждение, кажется, будет очень малое. Все же в сезон, Правдин сказал мне, «Саломея» пойдет не меньше чем 30–40 раз.