У меня нового ничего нет. Жду телеграммы или письма от Киры со сведением, где она будет делать операцию и когда в точности. Печатают меня в газетах: «Утро России», «Республика», «Русская воля». Я просил редактора «Русской воли» высылать тебе газету. Доходит? И продолжаешь ли ты получать «Республику»? «Утро России» я переадресовал. Мне надоело печататься в газетах, и я пишу теперь меньше, а скоро, верно, исполнятся твои предсказания, что совсем замолчу. Я слишком глубоко презираю все, что делается теперь в России. Уезжать из России, однако, не хочу еще, хотя сейчас мог бы: Катаками мне сказал, что Токийский университет, конечно, был бы рад дать мне кафедру с полной свободой выбора тем. Может, позднее я этим воспользуюсь. О Норвегии сейчас трудно решить. Вероятно, и она скоро будет втянута в мировую войну, которая перед концом своим обнимет весь земной шар. Я думаю, что она кончится этой весной.
Был у меня вчера Долидзе, предложил прочесть в Москве, Твери и Питере по три лекции: «Любовь и Смерть», «Лики женщины», «Мысли гениев о любви» (в Твери — одну). Я согласился. Это ни в чем меня не нарушит и займет только неделю — поездки в Питер и Тверь. Если это состоится между 1 и 15 ноября, я заработаю 2000 рублей. Это даст мне возможность спокойно продолжать мои чтения разных книг. Я ничего другого сейчас не хочу.
На днях пойду опять в Бюро драматических писателей и получу сколько-то для тебя за «Саломею». Пошлю тотчас.
Мало кого видаю. Был у Дурнова. Он женился на М. В. Востряковой. У них есть девочка, Вероника. Дурнов нежный отец. Какие метаморфозы.
Милая, я радуюсь, что скоро буду с тобой в твоем фантастическом Миассе. Прилагаю письмо Нюши и мое письмо к Нинике. Прочти его и запечатай. Обнимаю тебя, моя родная.
Читаю всякую всячину. Между прочим (наконец!), «В лесах» Печерского, наслаждаюсь языком. Прочел Лоти «Pêcheurs d’Islande» [172], очень недурно. Перечитываю Ницше «Also sprach Zarathustra» [173]. Перечитываю настоящего Заратустру, то есть «Зенд-Авесту». Читаю книги по геологии. Милая, до свидания. Твой К.
1917. IX. 21. Утро. Москва
Катя милая, была от тебя открытка и Нюше письма. Я пишу тебе довольно часто, не знаю, все ли доходит.
Шлю тебе стихи из «Русской воли», ибо еще не знаю, получаешь ли ты ее. Верно, завтра в здешних газетах будет что-то мое. Но я пишу теперь меньше.
Может быть, Александра Алексеевна тебе писала, как мы вместе были на вечере «Народоправства» у Лосевой, где я познакомился с Брусиловым и говорил речь, за которую мне устроили овацию. Брусилов меня очаровал. Это умный, благородный, утонченно-воспитанный человек. Мы обменялись высокими приветствиями.
Посылаю сейчас новые вещи в «Русскую волю». Знаешь ли ты замечательные две вещи, которые я только что прочел? Такие создания рождались лишь в старину. Я говорю о Xavier de Maistre «Voyage autour de ma chambre» u «Le lépreux de la cité d’Aoste» [174], особенно сильна вторая. Это так искусно и глубоко, что напоминает мне даже Эдгара По.
Читаю «Былины». Но все русское мне тяжко. Кованые сапоги, которыми толстоносые черные кафтаны проламывают чужие головы.
Моя милая Катя, я люблю тебя. Византийская моя царица.
Целую твои черные глаза. Твой К.
1917. 6 ноября. 12-й ч. у. Москва
Катя милая, я жив, и все мы живы, хотя эту истекшую неделю ежеминутно могли быть расстреляны или, по крайней мере, застрелены. Стрельба была чудовищная, бессмысленная и беспрерывная. Первые сутки событий я был здесь, в Николопесковском. Вторые начались, я пошел на Покровку и там застрял на пять дней, прохода на Арбат не было. 1 ноября стосковался и во что бы то ни стало хотел прийти сюда. Исходил верст 25–30 (с 12 ч. у. до 7 ч. в), но везде натыкался на полосу огня. Наконец, я уже третьи сутки здесь. Я не в силах ничего говорить, да и что говорить? Все очевидно. Я читаю «Историю России» Сергея Соловьева, прочел о начальных временах Руси, Стеньке Разине, о Смутном времени, о начале царствования Петра. Русские всегда были одинаковы, и подлость их родной воздух.
174
«Путешествие вокруг моей комнаты» и «Прокаженный города Аоста» Ксавье де Местра