Осенью 1921 года я познакомилась с мадемуазель Шанель, преуспевающей модисткой в послевоенном Париже, чья деловая хватка многое обещала. Деловые женщины были в Европе наперечет, их не принимали всерьез, но блестящие способности Шанель уже привлекли к ней общее внимание. Она не обучалась ни искусству модельера, ни портняжному делу, просто у нее была толковая, думающая голова. Родившись в провинции, происхождения самого скромного, она кем только не перебывала, даже «мальчиком» на конюшне. Наконец открыла в Париже маленькую мастерскую дамских шляп на средства умного друга, который сам был деловым человеком и хорошо направил ее.
Модисткой она стала в войну, причем случайно; она избрала это занятие не по призванию, а потому, что при ее ограниченных возможностях оно сулило ей больший успех. Начни она в других обстоятельствах и имей необходимую подготовку, она стала бы прекрасным организатором в любом выбранном деле.
Ко времени нашего знакомства она была немногим старше меня, но при взгляде на нее ни о возрасте, ни о внешности не приходилось задумываться. Запоминались твердая линия подбородка и решительная посадка головы. Вас буквально сминала ее будоражащая, заразительная энергия. До Шанель парижские дамские мастера составляли немногочисленную касту, ревниво оберегавшую свои права. Они шли на поводу у сравнительно небольшой группы привередливых модниц; потом, и очень не скоро, до неузнаваемости испорченные модели поступали к покупщикам. Тогда не было сезонных продаж и предложений на следующий год. Мода подстраивалась под прелестную графиню такую то или княгиню сякую то, которым этот наряд был к лицу. В ущерб делу торжествовал индивидуальный подход. Шанель первой пошла навстречу публике, делая всем одинаковое, первой, помня про кошелек, сделала моду демократичной. После войны людям хотелось простого, безыскусного; Шанель воплотила это в одежде, и это был правильный шаг. Она олицетворила свое время, и пусть она презирала расхожий вкус, она ревностно служила ему.
В нужное время жизнь свела меня с этой необыкновенной женщиной. Познакомившись с ней, я надеялась, что она поможет мне полезными советами, и мы прикидывали так и сяк и обсуждали, что мне подойдет, и ни к чему не приходили. Все решилось случайно, совершенно неожиданным образом.
Меня увлекала сама личность Шанель, ее кипучая энергия и живое воображение; я часто бывала в ее рабочей мастерской на третьем этаже дома по улице Камбон, где размещалось и все ее предприятие. Тогда она была в расцвете творческих сил. Каждый день ей приходила свежая, оригинальная идея, которая тут же запускалась в дело, и шли нарасхват как первые, дорогие образцы, так и более доступные повторения. Известность Шанель в значительной степени основывалась на том, что ее модели были просты в производстве; буквально за порогом ее мастерской начиналось их производство. В ту пору она привезла с Фарерских островов несколько пестрых свитеров и загорелась мыслью использовать их рисунок для вышивки на шелковых блузках, и однажды я пришла в самый разгар ее спора с мадам Батай, поставлявшей ей вышивки. Обе рассматривали готовый раскрой малиновой крепдешиновой блузки. Шанель сбивала цену, говорила быстро и много и обилием доводов совершенно сразила мадам Батай. Я помню окончание этого неравного поединка.
— Нет–нет, мадам Батай, я не стану платить шестьсот франков за эту работу, — говорит Шанель.
Дородная мадам Батай, потея в облегающем темном платье, напрасно пытается вставить слово в поток образумливающей речи Шанель.
— Но обратите внимание, мадемуазель… — пыхтит мадам Батай.
— На что, мадам? — обрывает ее Шанель. — Благоволите объяснить, на каком основании вы запрашиваете эту несуразную цену; я, например, не вижу для этого никаких оснований.
— Блузка расшита китайским шелком, а килограмм стоит…
— Мне безразлично, с каким шелком вы работаете, — продолжает свое Шанель, — это вообще не мое дело. Мне нужно продать эту блузку. Пока что она очень дорогая. Просите меньше, и конец разговору.
— Но, мадемуазель… — задыхается мадам Батай, покрываясь красными пятнами.
— Милочка, — снова обрывает ее Шанель, — мне кажется, вы не меньше меня должны быть заинтересованы в том, чтобы нашить этих блузок как можно больше; постарайтесь это понять и будьте благоразумны. Снижайте цену. Вы не одна в Париже делаете вышивку, любой с восторгом будет работать для меня. Не хотите — не надо.
Шанель взмахивает обрезками вышитой ткани, показывая, что говорить больше не о чем, и мадам Батай скрывается за дверью.
И тут я неожиданно услышала свой голос:
— Мадемуазель Шанель, если я вышью эту блузку на сто пятьдесят франков дешевле, вы отдадите мне заказ?
Что толкнуло меня сделать это предложение, я не знала, не знаю и теперь.
Шанель взглянула на меня.
— Ну, разумеется, — сказала она, — только это машинная работа. Вы что нибудь знаете о машинной вышивке?
— Ничего не знаю, — честно призналась я. Это развеселило ее. — Пусть машинная, — продолжала я, — попробую найти машинку и научусь.
— Попробовать всегда можно, — с сомнением в голосе сказала Шанель.
В тот день я уходила от Шанель не чуя под собою ног. Так неожиданно пришедшая идея ударила в голову, как бокал шампанского; меня охватил почти хмельной восторг. Как же я раньше не задумалась об этом? Ведь это единственное, что я умею делать; меня учили вышивке в художественной школе, в Стокгольме, я использую те навыки. На улице я взяла такси и сразу поехала в компанию швейных машинок «Зингер». В дороге припоминала, как переносится узор на ткань. Я видела школу, ощущала плотную бумагу под рукой, слышала скрип угольного карандаша. Пальцы изнывали по делу. Я предвкушала муки и радости творчества.
В «Зингере» меня ждало разочарование: у них не было машины, которая кладет нужный шов. Надо искать, но затевать поиски в тот день было уже поздно, и я, все еще взбудораженная, отправилась домой, а там, чтобы не расхолаживаться, села за телефонную книгу, выискивая адреса мастерских вышивальных машин. Мне снова не повезло, и только несколько дней спустя я нашла нужное в промышленном справочнике «Боттен». Я немедленно поехала и где то на задворках беднейшего парижского квартала нашла эту фабрику. К моей радости, там был большой выбор машин — от простейших, а мне такая и нужна, до самых сложных. Еще до выбора машины я решила, что буду работать по американской методе, то есть начну с нижней ступени. Надо знать, чего требовать от будущих работниц, а для этого я сама должна до мелочей освоить машину, которую возьму, научиться работать на ней. Управляющий уведомил меня, что купивший машину вправе обучиться работе на ней на фабрике, и я тут же ее купила и договорилась о стажировке. Под вымышленным именем, в старом платье и новехоньком рабочем халате, благоразумно оставив дома драгоценности, я с утра пришла на фабрику. Управляющий отвел меня в мастерскую и передал старшей работнице, плотного сложения блондинке в заляпанном маслом халате, молча смерившей меня надменным взглядом. Не менее двадцати девиц, умерив стрекотание своих машин, также уставились на меня. Мне указали мое место, и старшая невнятно и неохотно объяснила, что надо делать. Самое трудное для начинающего — выводить крючком, он заменяет в вышивальной машине иглу, узор на кальке. Сам этот крючок направляет ручка под столом машины, я держу ее правой рукой, а левая сверху держит работу. Мне дали лист бумаги с карандашным рисунком, чтобы я поставила руку и глаз. Наверное, так учатся водить автомобиль: нужно думать сразу о нескольких вещах. Когда приобретешь сноровку, все кажется просто, а сначала маленький крючок никак не хотел держаться линии. Потребовалось порядочно времени, чтобы он стал слушаться меня.
Много дней я горбатилась над машиной, неустанно давя ногою педаль; окон в мастерской не было, освещение тусклое, в воздухе — взвесь пыли и масла. Девушки считали мои занятия баловством, за свою не держали, но и кем я была, тоже не представляли и относились ко мне неприязненно. Когда я одолела начальный этап и мне доверили куски материала и нитки, старшая и не подумала подойти к моему месту — взглянуть, что у меня получается, подсказать и поправить. Приходилось вынимать работу из машины, и значит, обрывать нитку и нести к ней, а ей нравилось уронить мое шитье, чтобы я нагнулась за ним. Это уже потом, когда я стала скупать их машины и в мастерской проведали, кто я на самом деле, мы много и от души посмеялись над их прежним отношением ко мне.