Но не имевшего никакого образования и не привыкшего к подобному окружению Распутина испортило безграничное доверие, которое оказывали ему его высокие покровители. Он окружил себя кликой негодяев и авантюристов, игравших на самых низменных его инстинктах и втянувших его в интриги, которые он не мог понять. Он стал кичиться своим влиянием при дворе, что и привело к распространению отвратительных слухов по всей России. Он много пил, хвастался и распутничал.
Таким был человек, который, возможно, больше других влиял на управление Россией; неуравновешенная, больная императрица слепо выполняла любые требования человека, который один мог успокоить ее, а императору, глубоко привязанному к жене, к сожалению, не хватало духа ей противоречить. И сеть интриг, в которые Распутин вовлек императорскую чету, опутывала их все сильнее.
Его смерть пришла слишком поздно, чтобы изменить ход событий. Его зловещее имя стало символом беды. Храбрецы, убившие его ради спасения страны, просчитались.
Все участники заговора, за исключением князя Юсупова, позже поняли, что, взявшись за оружие для сохранения старого режима, они в действительности нанесли ему смертельный удар.
Да, Распутина нужно было уничтожить, но гораздо раньше и не поднимая шума. Тогда императорской чете не пришлось бы столкнуться с унизительной необходимостью наказать своего родственника за убийство, которое вызвало всеобщую радость.
Как я уже говорила, в Пскове ходило несколько версий убийства. Среди прочих была и такая: простая девушка, соблазненная Распутиным, выследила его и убила несколькими выстрелами из револьвера. Называли даже имя девушки. Подробности этой истории, выдуманной от начала до конца, звучали столь правдоподобно, что внее сразу все поверили.
На следующее утро меня разбудил телефонный звонок. Это был князь Шаховской, местный представитель Красного Креста. Он попросил срочно принять его. Через пятнадцать минут он уже был у меня. По его взволнованному лицу и нервному состоянию я сразу поняла, что он принес серьезные и вместе с тем плохие новости.
— Вы, разумеется, в курсе последних событий в Петрограде, — он замолчал, теребя в руках перчатки. — Полученные нами сведения оказались ошибочными. Теперь нам известно, что произошло на самом деле. Нашлись герои, которые избавили Россию от Распутина, — герои, возглавляемые князем Юсуповым. Одним из участников заговора был… ваш брат, великий князь Дмитрий.
Я молча опустила голову. У меня не возникло и тени сомнений в том, что это правда. Мои мысли рванулись в Петроград, к брату. Тысячи предположений стремительно пронеслись вголове; в памяти всплыли случайно оброненные слова, обрывки фраз и разговоров. Наконец я подняла голову и посмотрела на своего гостя, которого взволновало мое молчание.
— Вам известны какие нибудь подробности? — спросила я.
Мой пересохший язык еле ворочался во рту.
— Пока нет, ваше императорское высочество. Труп Распутина еще не обнаружили. Сообщили, что великого князя и князя Юсупова арестовали по приказу императрицы. Известно, что вчера император все еще находился в главном штабе. Он принял генерала Рузского.
Ко мне постепенно возвращалось самообладание.
— В Пскове знают об этом?
— Да. Поэтому я осмелился потревожить вас так рано. Мне не хотелось, чтобы вы узнали случайно… Можете не сомневаться, смелый поступок вашего брата вызывает всеобщее восхищение. Уничтожение Распутина — величайшее благо для России, — сбивчиво добавил Шаховской и, заметив мою растерянность, оставил меня одну.
В голове роились мысли, набегая друг на друга, все они были о Дмитрии, который предстал передо мной в новом свете. Я гордилась им. Но в глубине души было обидно, что он не счел нужным хотя бы намекнуть мне о своих планах. Впервые в жизни я думала о брате как о постороннем человеке, и это чувство непривычного отстранения меня испугало.
Моим первым порывом было немедленно поехать к нему. Но правильно ли это? Тело Распутина еще не нашли; расследование, вероятно, идет полным ходом. Я ничего не знала о положении Дмитрия — степень его участия в заговоре, его ответственность с точки зрения закона. Мой поспешный отъезд из Пскова, неожиданное появление в Петрограде могут его скомпрометировать и навредить ему.
Но оставаться в неведении было выше моих сил. Судя по всему, подробности убийства не будут напечатаны в газете; остаются только слухи. Посылать телеграмму было небезопасно, писать письмо — тоже. Да и сможет ли он мне ответить — теперь, когда его лишили свободы? Терзаемая сомнениями, я ходила из угла в угол. Мне казалось — и я не ошиблась в своих предположениях, — что с этого момента все изменится и наша жизнь уже никогда не будет прежней. Произошедшее не вписывалось в привычные рамки, а время нельзя повернуть вспять. Днем я отправилась в столовую, изо всех сил стараясь выглядеть как обычно, но как только я вошла, мне сразу стало понятно, что все уже знают. В обращенных на меня взглядах сквозило затаенное возбуждение и плохо скрываемое восхищение; они как будто думали, что я тоже принимала участие в нападении. Но никто ничего не сказал.
В тот день я несколько раз посылала санитаров к генералу Рузскому, но ответ был один: он еще не вернулся из Могилева. На следующий день ближе к вечеру мне сообщили, что он приехал. Набросив пальто, я побежала к забору, разделявшему территорию госпиталя и главный штаб. Часовые на воротах узнали меня и пропустили. Я оказалась в старом саду, выходящем на реку Великую. Липовая аллея вела к неприглядной деревянной избушке; там жил Рузский. Из низких незанавешенных окон лился желтый свет от электрической лампы, освещая могучие ветки деревьев. Было очень тихо. Внизу виднелись гладкая, скованная льдом поверхность реки и далекие поля. В снегу, как в тусклом зеркале, отражалась луна.
Я задержалась в этом мирном саду на короткое напряженное мгновение; потом подошла к дому и позвонила. Дверь открыл уральский казак, и адъютант генерала проводил меня в кабинет.
Рузский сидел за большим столом, заваленным бумагами. Он поднялся мне навстречу: невысокий худощавый пожилой человек с сутулыми плечами, запавшими щеками и густыми седыми волосами, подстриженными на немецкий манер «бобриком». Глубоко посаженные глаза блестели за очками в золотой оправе.
Он несомненно был одним из самых талантливых генералов, но в последнее время его подозревали в политических интригах, и он впал в немилость. Войдя в комнату, я заметила, что он очень нервничает. Он усадил меня в кресло и вернулся к столу.
— Не стану скрывать от вас, ваше императорское высочество, что, по моему мнению, недавние события в Петрограде будут иметь неожиданные и тяжелые последствия, — сказал он, глядя на меня своими живыми молодыми глазами. — Я только что вернулся из Петрограда. Я ездил туда, чтобы узнать настроение столицы. Сожалею, но ситуацию нельзя назвать благоприятной…
Я молчала. Он некоторое время тоже сидел молча, словно собираясь с мыслями, потом заговорил о военном и политическим положении в целом.
Генералов основных родов войск, рассказывал он, собрали на военный совет в штабе. Он, Рузский, выступил с докладом о настроениях в войсках, которые находятся под его командованием, о слабой дисциплине и падении боевого духа. Пропаганда добралась до самых низов и сделала свое коварное дело. Были даже случаи вызывающего, неповиновения, некоторые солдаты отказывались выходить из окопов и идти в атаку. Суровые меры, наказания стали неприемлемыми и даже небезопасными. Необходимо было выработать новую стратегию, организовать психологическую контратаку.